не повиснуть на муже, и отстранилась ровно в то мгновение, когда он начал отодвигаться сам. Хорнблауэр залез в коляску, чувствуя странное одиночество. Форейтор вскочил на переднюю лошадь и оглянулся через плечо.
– В Лондон, – сказал Хорнблауэр.
Лошади побежали, и кучка зевак нестройно закричала «ура». Затем копыта застучали по мостовой, коляска свернула за угол, и Мария с ребенком сразу исчезли из виду.
Глава восьмая
– Да, подойдет, – сказал Хорнблауэр хозяйке.
– Заноси наверх, Гарри! – крикнула та через плечо, и ступеньки внизу заскрипели под тяжелыми шагами – это ее слабоумный сын тащил по лестнице чемодан и рундук.
В комнате были кровать, стул и умывальный таз. Зеркало на стене. Все, что человеку нужно. Это дешевое жилье посоветовал ему последний форейтор. На грязной улочке, куда они свернули с Вестминстер-бридж-роуд, почтовая коляска произвела настоящий фурор. Через узкие окна до сих пор доносились крики детей, сбежавшихся на нее поглазеть.
– Что-нибудь еще желаете? – спросила хозяйка.
– Горячей воды.
Хозяйка чуть суровей взглянула на постояльца, который в девять часов утра требует горячую воду.
– Хорошо, сейчас принесу, – сказала она.
Хорнблауэр оглядел комнату; ему показалось, что, если хоть на минуту ослабить внимание, она начнет вращаться. Он сел на стул: ощущение было такое, будто его долго били дубиной пониже спины и теперь там сплошной синяк. Куда приятнее было бы вытянуться на кровати, но Хорнблауэр знал, что в таком случае мгновенно уснет. Он скинул башмаки, снял сюртук и понял, что от него воняет.
– Горячая вода, – сказала хозяйка, снова входя в комнату.
– Спасибо.
Как только дверь за нею закрылась, Хорнблауэр устало поднялся на ноги и сбросил остальную одежду. Сразу стало немного лучше: он не снимал ее последние три дня, а в комнате под крышей, раскаленной июньским солнцем, было одуряюще жарко. Мозги от усталости ворочались с трудом; доставая чистое платье и разворачивая несессер, Хорнблауэр раза три застывал, вспоминая, что собрался делать. Лицо, отразившееся в зеркале, было покрыто щетиной и слоем пыли. Он с отвращением отвернулся.
Противно и неудобно было оттирать себя дюйм за дюймом, окуная губку в таз, но и такое мытье немного бодрило. Пыль была повсюду, она сумела проникнуть даже в рундук и поднялась облаком, когда Хорнблауэр доставал одежду. Наконец он побрился, истратив на это последнюю пинту горячей воды, и вновь оглядел результат.
Изменения к лучшему были разительны, хотя теперь лицо, смотревшее из зеркала, выглядело ужасно худым, а загар, доходящий ровно до середины лба – выше начиналась белая полоса от треуголки, – казался нарисованным. Это напомнило ему глянуть на левую скулу. Краска, которую не смогла оттереть Мария, после умывания и особенно бритья вроде бы исчезла. Хорнблауэр облачился в чистое; одежда, как всегда после плавания и до первой стирки в пресной воде, была чуть сыровата. Час, который он выделил себе на отдых и туалет, уже вышел. Хорнблауэр взял узел с бумагами и на плохо гнущихся ногах спустился по лестнице.
Он по-прежнему ничего не соображал от усталости. Путешествие на почтовой коляске может представляться романтичным, но выматывает несказанно. Когда меняли лошадей, он иной раз позволял себе полчаса отдыха (десять минут, чтобы поесть, двадцать – чтобы поспать за столом, положив голову на руки), а последние часы то и дело задремывал сидя, несмотря на тряску. Лучше быть моряком, чем курьером, думал Хорнблауэр по пути в Адмиралтейство. Он заплатил полпенни пошлины за проход по мосту, но даже не глянул вниз, на снующие суда, что не преминул бы сделать в любое другое время, однако сейчас усталость совершенно убила любопытство. Наконец он обогнул Уайтхолл и оказался перед Адмиралтейством.
Неустрашимый Фостер весьма разумно снабдил его запиской; привратник с неприкрытым подозрением оглядел и самого Хорнблауэра, и узел из одеяла. Вполне объяснимо: лордов адмиралтейства приходилось оберегать не только от безумцев и прожектеров, но и от просителей из числа флотских офицеров.
– У меня письмо к мистеру Марсдену от адмирала Фостера, – объявил Хорнблауэр и с интересом отметил, как смягчилось лицо привратника.
– Не соблаговолите ли написать об этом здесь? – ответил привратник, протягивая бланк.
Хорнблауэр написал: «С посланием от контр-адмирала Гарри Фостера», затем поставил внизу свою подпись и адрес меблированных комнат.
– Прошу сюда, сэр, – сказал привратник.
Очевидно, контр-адмирал, командующий плимутским портом, – сам или через своего эмиссара – имел право немедленного доступа к их сиятельствам.
Привратник отвел Хорнблауэра в приемную, а сам понес письмо и записку на бланке куда-то в глубину здания. В комнате сидели несколько офицеров с выражением надежды, нетерпения или обреченной покорности на лице. Хорнблауэр поздоровался и сел в уголке. Стул был деревянный, жесткий, совсем не подходящий для избитого тряской тела, зато с подлокотниками и высокой спинкой, на которую так удобно было откинуться…
Французы каким-то образом взяли «Принцессу» на абордаж и теперь носились по темной палубе, размахивая тесаками, а Хорнблауэр никак не мог выбраться из гамака. Кто-то кричал: «Проснитесь, сэр!» – а он именно что силился проснуться, но никак не мог. Наконец стало ясно, что ему кричит в самое ухо кто-то, трясущий его за плечо. Хорнблауэр дважды сморгнул и вернулся к яви.
– Мистер Марсден сейчас вас примет, сэр, – произнес незнакомый человек, который его разбудил.
– Спасибо. – Хорнблауэр схватил узел и встал на ватные ноги.
– Крепко же вы уснули, сэр, – заметил посланец. – Сюда, сэр, пожалуйста, сэр.
Хорнблауэр не помнил, те же люди сидели раньше в приемной или это уже другие, но взгляды, которыми его провожали, были исполнены черной зависти.
Мистер Марсден
