конца жизни“».
С седой древности дошло до нас имя родосской женщины-философа Миро. Эвдем Родосский, упомянутый Страбоном, признан в истории философии одним из выдающихся учеников Аристотеля. Возможно, он помогал ему в написании его «Метафизики», а в корпусе сохранившихся сочинений Аристотеля фигурирует «Эвдемова этика» – как полагает А. С. Богомолов, «лекции Эвдема, читанные в соответствии с принципами Аристотеля, но содержащие некоторые отклонения». Он занимался популяризаторством идей учителя, не сохраняя его, однако, в природной чистоте, занимался историей наук (среди его фрагментарно сохранившихся сочинений – «История геометрии», «История арифметики», «История астрономии» – первое сочинение подобного рода, «История теологических наук», «Разыскания о божественном»), уделял много внимания вопросам логики и этики, также был видным медиком. По Эвдему, высшее блаженство есть созерцание как познание Бога. Малоизвестен Эпименид; родосцем был и историк философии Антисфен (тезка известнейшего киника). Однако два наиболее ярких представителя родосской философии – упомянутые Страбоном Панеций (ок. 185–110 гг. до н. э.) и его ученик Посидоний (135-51 гг. до н. э.), сочинения которых весьма плохо сохранились. Оба они принадлежали к так называемой Средней Стое и, можно сказать уверенно, «привили» стоическое учение римлянам – недаром оба одно время философствовали в Риме. Панеций был другом полководца Сципиона Младшего (185–129 гг. до н. э.), о чем свидетельствует Плутарх: «Сенат в третий раз отправил его (т. е. Сципиона. – Е. С.) объехать народы, города и царства, чтобы посмотреть, как выразился Клитомах, „кто из людей беззаконствует, кто наблюдает в них правду“. Он приехал в Александрию, сошел с корабля и пошел по городу, накинув плащ на голову, а александрийцы бежали следом и просили открыться – им хотелось увидеть его лицо; он открыл лицо, и они приветствовали его криком и рукоплесканием. Царь с трудом мог поспевать за ним на ходу, потому что был ленив и изнежен; и Сципион шепнул на ухо Панетию: „Вот какую услугу оказали мы александрийцам нашей поездкой: дали им посмотреть, как их царь пешком ходит!“ Этот философ Панеций ездил при нем как друг, и еще с ним было пятеро рабов». Посидоний также, по свидетельству Страбона, «…был другом Помпея» (106-48 гг. до н. э.), хотя и не учил его, как об этом часто пишут. Плутарх пишет, что, разбив Митридата, Помпей привел «…в порядок азиатские дела [и]… с необычайной пышностью направился в обратный путь (т. е. в Рим – Е. С.)… На Родосе он слушал выступления всех софистов и подарил каждому по таланту. Посидоний записал свою лекцию об изобретении вообще, читанную им в присутствии Помпея и направленную против ритора Гермагора». Кого Посидоний учил, так это Цицерона (106-43 гг. до н. э.), который также учился у Аполлония Молона. Плутарх пишет, что, пройдя обучение у академиков (т. е. последователей Платона) Филона и Антиоха Аскалонского и азиатских ораторов Ксенокла, Дионисия и Мениппа, он прибыл на Родос и учился «…у оратора Аполлония, сына Молона, и философа Посидония. Рассказывают, что Аполлоний, не понимавший латинской речи, попросил Цицерона говорить во время их занятий по-гречески. Тот охотно последовал приглашению, полагая, что так лучше будут исправлены его ошибки. Когда он произнес свою речь, все были поражены и стали состязаться друг с другом в похвалах, Аполлоний же слушал его с видом далеко не веселым и по окончании речи долго сидел в задумчивости; видя же огорчение Цицерона, сказал ему: „Тебя, Цицерон, я хвалю и удивляюсь тебе, но жалею о судьбе Эллады, воочию убеждаясь, что единственное из прекрасного, оставшееся еще у нас, – образованность и красноречие, – и то благодаря тебе сделалось достоянием римлян“». Есть у нас и свидетельство самого Цицерона, который писал: «Я приехал на Родос брать у Молона уроки ораторского искусства. Это одаренный оратор, выдающийся писатель и человек, отличающийся тонкостью суждения. Учит он с умом, и занятия его пользуются вполне заслуженным успехом». Как было упомянуто ранее, молодой Цезарь также хотел учиться у Молона красноречию, однако сначала ему помешало приключение с пиратами, а после его благополучного завершения Юлию все равно пришлось быстро покинуть Родос, чтоб принять участие в Митридатовой войне. Идеал стоика, пришедшийся весьма по вкусу суровым и мужественным римлянам, – бесстрашный и бесстрастный мудрец, добрый, бескорыстный, живущий «не мудрствуя лукаво», бедный [по крайней мере, так считалось в Древней Стое, основанной Зеноном Китионским (м. 346–333 – м. 264–262 гг. до н. э.) – разорившимся купцом и иными битыми жизнью людьми; поздний стоицизм от этого отошел]; 4 добродетели стоиков – благоразумие, умеренность, справедливость и мужество; их установка – блаженное состояние души, независимо от того, что происходит с телом; внутренне свободный раб более счастлив обуреваемого страстями богача.
Но вернемся конкретно к родосским стоикам. Учение Панеция и Посидония рассматривается как смесь стоицизма с платонизмом и аристотелизмом. Панеций учил о вечности мира, отрицая астрологию (Цицерон в своих философских трактатах «О природе богов» и «О дивинации» высоко ценит Панеция за его критику суеверия и астрологии и называет его не иначе как «князь стоиков»), и призывал ввиду неравенства людей, врожденного и социального, жить согласно данным природой началам, развивая данные ею же способности. Веруя в божество как мировой огонь и душу вселенной, не вмешивающуюся в человеческие дела, он отвергал греческих богов как вымысел и не верил в бессмертие души. В Риме, где Панеций жил около 15 лет начиная с 146 г. до н. э., его учениками стали племянник Сципиона Квинт Элий Туберон, Луций Муций Сцевола и Луций Элий Стилон; среди его родосских учеников известны Гекатон, Платон (тезка велемудрого) и Стратокл. Его самый выдающийся ученик Посидоний, слушавший его, когда Панеций переехал из Рима в Афины, напротив, срастив философию с религией, доверял астрологии и ворожбе и чаял огненного конца мира – но при этом сочетал глубокое и научное понимание природных явлений. Он вычислил земную окружность в 180 000 стадиев, ошибившись всего на пятую часть от истинной цифры, объяснил суточные, месячные и годовые движения вод океана влиянием Луны и т. д.; он признавал безупречность гелиоцентрической системы Аристарха Самосского, на много веков предвосхитившей систему Коперника, и, признавая шаровидность земли, выдвинул предположение о возможности достижения Индии, плывя на запад – предвосхитив замысел Колумба. На Родосе он сконструировал планетарий, восхитивший Цицерона: тот так свидетельствует об этом чуде науки и механики в своем трактате «О природе богов»: «Если бы кто-нибудь привез в Скифию или Британию тот шар (sphaera), что недавно изготовил наш друг Посидоний, шар, отдельные обороты которого воспроизводят то, что происходит на небе с Солнцем, Луной и 5 планетами в разные дни и ночи, то кто в этих варварских странах усомнился бы, что это шар – произведение совершенного рассудка?» Вообще, Цицерон высоко ценил
