общины было семейное домохозяйство. Число его членов менялось на протяжении жизненного цикла одного поколения: молодая пара, пара с детьми, с бабкой и дедом, с братом или сестрой (или теткой, или дядей), одинокая вдова или вдовец. Информация о составе среднего домохозяйства скудна и ненадежна, но ученые сходятся во мнении, что оно было небольшим, не более пяти человек, и чаще всего нуклеарным: муж и жена с детьми или без них. Размер его, как правило, отражал экономический статус: в богатых домохозяйствах насчитывалось больше детей, они включали других родственников и одного-двух слуг
294.
Одна из важнейших черт крестьянского хозяйства XIII века – автономия. Более крупные родственные группы (клан, «sippe» – расширенная семья, род), так много значившие в англосаксонской Англии и раннесредневековых Франции и Германии, утратили функции, связанные с защитой и надзором, так как необходимость в них отпала. Эту роль теперь играли блюстители закона и судебные органы общины и государства.
Два основных понятия, определяющие историю семьи, – брак и наследование – тесно связаны между собой. На «открытой равнине» земельные угодья, как правило, не делились и переходили к одному наследнику, обычно старшему сыну. Рассмотрение семидесяти пяти случаев наследования в мидлендской деревне Уэйкфилд дало следующие цифры: в сорока семи случаях отцу наследовал единственный сын, в девяти случаях сына не было и владения отходили к дочери (или дочерям). В остальных девятнадцати случаях сын или дочь наследовали матери, брат или сестры – брату, дядя – племяннику или племяннице, кузен – кузине; в одном случае муж (предположительно, второй) наследовал жене. Если не было сына, а лишь дочери, две или больше, земля делилась между ними295.
Вдовы обладали меньшими, но тем не менее фиксированными правами, которые различались от места к месту. Согласно обычному (феодальному) праву, доля вдовы в землевладении составляла от одной трети до половины, но часто случалось так, что вдова автоматически становилась преемницей мужа не как наследница, а как оставшийся в живых соарендатор. Это позволяло женщине сохранить и содержать семью. Сеньор порой оказывал давление на вдову, побуждая ее повторно выйти замуж, чтобы в семье вновь появился мужчина, способный выполнять трудовые повинности. Но она могла сохранить свободу, нанимая работников. Большинство вдов все же обретали нового мужа или передавали землю взрослому сыну, однако некоторые продолжали вести хозяйство, оставаясь в одиночестве, – например, Сесилия Бенит из Куксхэма (Оксфордшир), чей сын был уже взрослым и даже стал старостой296. По словам Розамонд Фейт, права вдов, «похоже, были самыми постоянными и прочнее всего закрепленными из всех обычаев в области наследования»297. Эти права, как и обычаи, касающиеся наследования, в целом зависели от долгосрочных изменений количества доступной земли. Чем меньше ее было, тем привлекательнее становилось положение вдовы.
Существовало одно из важнейших правил наследования, со временем ставшее общепризнанным: «Прочное землевладение должно передаваться людям той же крови, что… владели им издревле». Иногда пользовались другим выражением: «Сохранение имени земли»298. Никто пока еще не оспаривал право сеньора на вступительную пошлину и даже на «смертную пошлину» (heriot), но теперь, что бы ни говорили правоведы, считалось, что земля принадлежит держателю – виллану или свободному, – который пашет, взрыхляет и засевает ее. Более того, эти представления укоренились настолько, что сеньор не мог повышать арендную плату в случае обычного наследования (самые сообразительные землевладельцы и управляющие обязательно делали это, когда держатель умирал без наследника и находился новый держатель).
Пошлина при вступлении в права наследования была довольно большой, устанавливалась по усмотрению сеньора и соответствовала размеру владения: в Элтоне (1313 г.) она составляла «четыре шиллинга для Генри Рида за один дом, ранее принадлежавший его отцу»; «13 шиллингов 4 пенса для Ральфа, сына Гилберта Шепарда, за один дом и восемь акров земли, ранее принадлежавшей его отцу»; «60 шиллингов для Джона, сына Генри Рива, за одну виргату земли, ранее принадлежавшую его отцу». Иногда связь между наследником и умершим держателем не прослеживалась. Так, Ральф, сын Гилберта Шепарда, унаследовал отцовские владения, а другой его сын, Джон, внес вступительную пошлину в два шиллинга «за один дом, ранее принадлежавший Марджери Картер»299.
Манориальным судам иногда приходилось решать сложные вопросы, связанные с наследованием. В 1279 году в деревне Чалгрейв (Бедфордшир) объявился Ричард, сын Томаса Балларда, и «потребовал землю, которая принадлежала его отцу». Расследование показало, что у Ричарда был старший брат по имени Уолтер, который умер и оставил сыновей. Эти сыновья «стали бы очередными наследниками, если бы Уолтер владел землей при жизни, но он не владел землей, поэтому [присяжные] говорят, что очередной наследник – сам Ричард». Однако в поместье действовало следующее правило: «Ни один обычный арендатор не может вступить на эту землю после смерти своего отца, пока жива его мать, без согласия матери, и… его мать будет владеть землей до конца жизни, если пожелает». Поэтому Ричард согласился ежегодно выделять своей матери Эвис определенное количество съестных припасов – озимой пшеницы (frumentum), бобов и яровой пшеницы (tramesium). Ричард уплатил вступительную пошлину в двенадцать пенсов и пообещал оказывать «обязательные и вошедшие в обыкновение» услуги, а также «содержать в порядке дома этого землевладения»300.
Если сын-наследник был несовершеннолетним сиротой, а другого родственника найти не удавалось, землевладелец мог воспользоваться правом «опеки». Так, в Элтоне (1297 г.) Джон Кетел находился «под опекой господина», спал и ел в поместье и, очевидно, получал там одежду; во всяком случае, ему купили пару обуви, которую пришлось чинить за счет поместья301. Джон Дей, который на участке своего отца «разрушил и унес» дом, «тот, что перешел в руки господина ввиду несовершеннолетия Джона, сына и наследника… Ричарда Дея», без сомнения, также пребывал под опекой302.
В тех случаях, когда наследник не обнаруживался, владение отдавали новому держателю. «Один дом, который Джон Стеблер ранее держал в сервитуте за 12 пенсов в год, находится в руках господина, – гласит одна из элтонских судебных записей за 1342 год. – Поэтому велено подыскать одного держателя. После этого, как говорят, пришел Александр Кук и уплатил вступительную пошлину»303.
В элтонских документах отмечено несколько случаев, когда сеньор сдавал в аренду землю умершего арендатора – иногда нескольким жителям деревни, разделив ее на небольшие участками: «три перча», «акр», «четыре акра земли и акр луга». Обычно арендная плата при этом существенно повышалась, а договор заключался «пожизненно»304.
Мы не находим в элтонских записях упоминаний о «смертной пошлине» (heriot), кроме указания на то, что вдова, наследующая землевладение, не платит ее (из чего следует, что сын-наследник был обязан вносить этот платеж)305. Большинство владельцев поместий, однако, взимали ее с вдов.
