В сборнике кутюмов Бранкастера, норфолкского поместья, принадлежавшего аббатству Рэмси, говорится: «Если [виллан]-виргатарий умирает, господин получает его лучшую домашнюю скотину, если у него есть скотина. Если скотины нет, она дает 32 пенса и держит землю своего мужа, выполняя повинности, которые к ней прилагаются»
306. Обычно при наследовании одной виргаты давали корову или лошадь, а полувиргаты – овцу. В некоторых поместьях аббатства Рэмси лучшую скотину получал священник, а не сеньор; это называлось «поминальным взносом» (mortuary)
307. Иногда «смертную пошлину» выплачивали деньгами: в Эбботс-Риптоне, Хеммингфорде и Уистоу вдова виргатария вносила пять шиллингов – половину стоимости лошади, быка или коровы
308.
В 1279 году в Чалгрейве присяжные разбирали дело о том, кому должно отойти имущество человека, не имевшего скотины, – на него притязали местный сеньор и Церковь. Было решено, что сеньор «должен получить лучшую ткань или зерно, смотря что ему больше понравится, прежде чем святая Церковь сможет получить что-либо от умершего». Они привели в пример «некую Аселину, которая была женой Роджера-старосты», владела восемью акрами земли при жизни деда тогдашнего сеньора «и не имела никакой скотины». Феодал взял в качестве «смертной пошлины» «лучшую ткань, которая у нее была, а именно шерстяную тунику, прежде чем святая Церковь забрала что-либо. Впоследствии Найджел Найт, арендовавший то же владение, умер, будучи держателем, и не оставил скотины, поэтому господин по обычаю взял один серый табард [тунику] в счет дани, выплачиваемой в случае смерти, и он может по праву взять то же самое со всех своих обычных держателей в поместье Чалгрейв»309. В одном исследовании разбираются восемьдесят шесть случаев уплаты «смертной пошлины» в Лэнгли (Сент-Олбанс, Хартфордшир) в 1348 году: у двадцати двух человек ее взяли лошадьми, у семнадцати – коровами, у восьми – быками, у пяти – овцами, остальные же тридцать два вручили сеньору малоценные предметы, вроде мотыги или кувшина, либо не дали «ничего, потому что они бедны»310.
Среди крестьян, как и среди знати, право первородства решало часть проблем, но создавало новые. Благодаря ему владения сохранялись в неприкосновенности, но по мере того, как земли становилось все меньше, старшие сыновья – дворянские и крестьянские, – прежде чем жениться, должны были ждать, когда их отцы умрут или удалятся от дел. Младшие сыновья дворян по традиции покидали отчий дом, чтобы искать счастья на войне или сделать церковную карьеру. Младшие сыновья крестьян могли поступить на службу как простые солдаты или (после уплаты пошлины сеньору) пройти обучение и пополнить ряды низших церковнослужителей. Зажиточные крестьяне зачастую давали младшему отпрыску небольшой надел, нередко купленный у другого крестьянина, – таких предложений на рынке становилось все больше. Как выяснил Эдвард Бриттон, в Бротоне у 44 % семей, принадлежавших к местной элите, двое или более сыновей одновременно проживали в деревне. Младшим сыновьям бедных крестьян приходилось хуже. Как правило, вариантов было два: оставаться дома, отказавшись от вступления в брак и занимаясь поденной работой, или сделаться бродягой и, возможно, преступником311.
Некоторые крестьяне составляли завещания – в XIV веке их число заметно увеличилось, и такие случаи часто отмечались в записях манориального суда. В Кингс-Риптоне (1309 г.) Николас Ньюман завещал один перч земли своей дочери Агнес, а Роджер Дайк – один акр своей сестре Маргарет. В 1322 году Николас, сын Хью, оставил сестре дом и двор, «расположенные рядом с поместьем господина аббата»: все это должно было принадлежать ей до самой кончины, а затем отойти к Джоан, дочери Томаса Купера, причем пол-акра земли на дороге, ведущей в Рэмси, передавались Иво, сыну Генри. Порой человек отписывал землю дочери, сестре или младшему сыну на смертном одре, не соблюдая обычаи, касавшиеся наследования. До «черной смерти» таким образом обычно передавалась не земля, принадлежавшая семье из поколения в поколение, а собственность, которую крестьянин приобрел при жизни. В XV веке крестьяне составляли завещания уже повсеместно312.
Наличие земли, обращающейся на рынке, также облегчало приобретение приданого для дочерей состоятельных селян: последние нередко желали породниться с деревенской семьей такого же достатка, а иногда и с мелкими дворянами, не жертвуя семейными владениями. Приданое дочери середняка могло включать один-два акра земли, но чаще состояло из денег или движимого имущества либо того и другого. Бедняки зачастую выдавали дочерей вообще без приданого. Но если будущий брак влек за собой восхождение по социальной лестнице, приданое бывало значительным313.
Крестьянки не только приносили землю в качестве приданого, но и владели ею, наследовали ее, покупали, продавали и арендовали. Элтонские записи содержат немало упоминаний о сделках с землей, совершенных женщинами: «И [присяжные] говорят, что жена Джеффри Ин Ангуло отдала один акр земли Ричарду из Торп-Уотервилла, священнику»314. «И [присяжные] говорят, что Мюриэл Атте Гейт уступила [продала] один акр своей земли Николасу Миллеру»315.
Сеньор получал свою долю с каждой сделки, касавшейся вилланского имущества. Осязаемым признаком его заинтересованности в браке между двумя крестьянами был меркет – пошлина, которую обычно платила невеста или ее отец. Происхождение меркета, как и его этимология, теряются в раннем Средневековье, но к концу XIII века он настолько распространился, что стал официальным критерием статуса виллана. В 1279 году Реджинальд, сын Бенедикта, представший перед Элтонским манориальным судом, пытался избежать разбирательства дела присяжными, утверждая, что он свободный человек, – безуспешно, поскольку выяснилось, что его сестры платили меркет. Элиас Фримен также был признан несвободным (несмотря на свое имя [Freeman – «свободный»]), поскольку его предок Джон Фримен внес меркет за своих дочерей316.
Ранее меркет считался одним из подушных налогов, но Элеонора Серл убедительно доказала, что приданое было разновидностью наследства, и, соответственно, меркет надо рассматривать скорее как налог на наследство: «Девушка получала землю, движимое имущество или звонкую монету… в качестве своей доли наследства». Серл отмечает, что меркет платили лишь тогда, когда за невестой давали большое приданое. «Глупая или бедная девушка могла выходить замуж, как ей заблагорассудится». Невеста несла обязательства только в том случае, если получала часть семейного имущества.
Величина меркета, разумеется, зависела от размера приданого. В Сент-Олбансе составители запроса на заседание манориального суда поручали также выяснить, «не вышла ли дочь крепостного замуж без разрешения и какое имущество дал ей отец». Если в приданое давали землю, это нередко сопровождалось уплатой меркета. По мнению Серл, пошлина, которую платил виллан за право дать своему сыну духовное образование, была аналогом меркета317.
Как бы ни соотносились меркет и приданое, из элтонских записей ясно, что меркет был тесно связан с владением землей. Когда Марджери, дочь Джона Атте Гейта, заплатила два шиллинга за «выдачу себя замуж»,
