Он был уже рядом с конем.
Подобрался.
Приготовился к могучему прыжку. Сейчас он будет с Монкларом лицом к лицу…
В этот миг сзади на голову ему легла иссохшая, сильная, жилистая рука.
Рука женщины!
Рука Джипси!
В то же мгновение на Лантене набросилось два десятка стражников.
Еще через секунду он оказался крепко связан.
Монклар торопливо взглянул на Джипси.
Вот уже второй раз старая цыганка спасала ему жизнь.
И опять от Лантене.
Он наклонился к ней и спросил:
— Чего ты хочешь?
Он имел в виду:
«Какой ты желаешь награды за мое спасение?»
Она вполголоса ответила, указывая на Лантене:
— Чтобы его помиловали!
До сих пор Лантене не замечал ее: вокруг стояли солдаты, которые его вязали. Теперь он услышал знакомый голос цыганки и торопливо обернулся к ней.
Один из солдат решил, что это еще одна попытка сопротивления, и со страшной силой ударил Лантене по голове.
Тот упал без чувств.
Но, теряя сознание, он успел еще подумать:
«Бедная, добрая матушка Джипси! Она поспешила меня спасти!»
Великий прево нахмурил брови и отрицательно покачал головой.
— Монсеньор, — тут же быстро сказала Джипси, — я прошу у вас милости, чтобы вы соблаговолили принять меня у себя дома.
— Хорошо. Приходи сегодня в девять вечера.
— И еще прошу милости никак не распоряжаться насчет Лантене, пока не поговорите со мной…
— И на то согласен.
Сквозь зубы Монклар прорычал:
— Пусть подождет, ничего!
Довольная, Джипси быстро пошла прочь.
* * *
Лантене бросили в тележку: ведь перевязали его так крепко, что он и шага сделать не мог.
Вокруг тележки Монклар поставил двести всадников с палашами и копьями.
— К моему дому! — приказал он.
Дело в том, что в резиденции великого прево было с полдюжины застенков, ничуть не уступавших Консьержери, Шатле и Бастилии.
Через час Лантене был прикован в одном из этих застенков.
* * *
У груды медленно догоравших черных углей оставались только монахи, прежде читавшие отходные молитвы, а теперь распевавшие заупокойные. Толпа разбежалась, как только появились воры.
Манфред, как мы видели, упал одним из первых с перебитой рукой. Он долго не приходил в сознание.
Очнувшись, он увидел при проблеске сознания, пробившегося сквозь горячку, что лежит на соломе в мрачной, темной хибарке, а на него смотрит какая-то женщина.
— Это вы меня спасли? — спросил Манфред.
— Спасла? Не знаю… Тебя принесли Синичка с Колотушкой.
— А вы кто?
— Я Маржантина. Разве не знаешь меня? Белокурая Маржантина…
Манфред закрыл глаза и принялся бормотать что-то нечленораздельное: он опять был в бреду.
* * *
А Кокардэр с Фанфаром пропали. Убили их? Или только ранили?
Теперь толпа, опомнившись от страха, возвращалась к кострищу, молча, с алчным любопытством разглядывая кучу угля и пепла. От тела Доле осталось только несколько косточек, торчавших среди углей.
Было около трех часов дня.
Монахи не расходились.
Итак, к трем часам толпа сплотилась вокруг братии. Одна женщина из народа крикнула:
— Возьмите хоть пепел его! Похороните его с честью в освященной земле!
Лойола, услышав эти слова, вздрогнул и очнулся от неподвижности, в которой пребывал с самого утра. Нападения воров он не видел и не слышал.
Из-под балахона он с бескровным лицом наблюдал за казнью, не пропуская ни единой подробности, мечтая о еще более грандиозных и чудовищных казнях.
Сострадающий женский голос вернул его к действительности. Он мощным голосом произнес:
— Никакой слабости! Никакой пощады еретику и нечестивцу! Братья, возьмите прах его и развейте где-нибудь в диком поле!
Палач с подручными достали из своей тележки свежеобструганный деревянный ящичек и лопаты. Два монаха взялись за лопаты. Останки ученого ссыпали в ящик, и еще два монаха, должно быть, назначенных заранее, унесли его.
— Так погибнут грешники от лица Господа Иисуса! — вновь возгласил Лойола.
И перед этим грозным гласом задрожала, склонила головы вся толпа.
— Аминь! — откликнулся хор пятисот монахов.
Расставшись с Монкларом, Джипси тотчас отправилась с площади Мобер во Двор чудес. Но на улице Дурных Мальчишек она увидела двух человек, которые на самодельных носилках несли третьего.
Рядом с носилками шли две женщины — цыганка сразу узнала знакомых потаскух. Она подошла ближе и увидела на носилках Манфреда. Глаза его были закрыты.
— Он мертв? — спросила Джипси.
— Да нет, просто без чувств лежит. У него рука перебита.
— Куда вы его несете?
— Как «куда»? К тебе, Джипси!
— Ко мне? — сказала она таким голосом, что потаскухи так и застыли на месте. — А меня сегодня дома не будет. Да потом, право слово, ему опасно будет во Дворе чудес.
Джипси задумалась. Что творилось в ее зачерненном сознании? Не жалость ли в этот миг осветила ее дикий взор?
— Несите его к Маржантине! — вдруг сказала она.
— К полоумной? Да что с тобой вдруг, Джипси?
— Право слово, — сказала она, — нужно ему быть у Маржантины… вы не знаете почему… а я знаю!
Потаскухи переглядывались, изумляясь все больше и больше. Но Джипси так уважали, так высока в этом наивном и легковерном мире была ее репутация «прозорливицы», что девицы ничего не возразили.
Мужчины опять подняли носилки. Цыганка видела, как они вошли в дом полоумной Маржантины.
Дома Джипси села и что-то долго писала. Ведь она умела читать, писать и считать, хотя всячески остерегалась хвастать своими умениями.
Закончив писать, она сложила бумагу, заклеила облаткой и бегом пустилась к Маржантине. Манфред лежал там на полу на соломе.
— Будешь за ним ухаживать? — спросила она.
— Да, да, — ответила Маржантина. — Раз было, за мной гнались, а он меня выручил.
— Вот и хорошо. Деньги тебе нужны?
Не дожидаясь ответа, она сунула в руку Маржантине несколько экю и продолжала:
— А знаешь, Маржантина, что я тебе скажу? Будешь за ним хорошо смотреть, он поможет тебе и дочку найти.
Маржантина подошла к двери и задвинула засов.
— Пусть кто сунется! — буркнула она при этом.
— Теперь слушай внимательно, — продолжала Джипси. — Видишь вот это?
Она показала запечатанное письмо.
— Так вот: когда он поправится, но не раньше — поняла?..
— Поняла, не раньше…
— Отдашь ему вот эту бумажку.
