— Я тебя, хозяин, не брошу. В случае чего — прикрою. Ты же меня знаешь…
— Нет, Фанфан, — прервал его излияния Сорви-голова, — с тобой нас быстро раскусят. Ты слишком молод и совершенно не похож на англичанина. Да и язык ты знаешь через пень-колоду. А акцент. Ты только рот раскроешь, как нас с тобой свяжут. Леон и Поль по тем же причинам тоже отпали.
— Тогда поеду я, — Пиит Логаан достал из вещмешка мундир английского лейтенанта. — Я его заранее припас, предвидя такой оборот.
— Вы знаете английский? — спросил его Жан.
— Почти в совершенстве. Ведь я наполовину англичанин. Я родился в Капштадте. Отец по профессии был горный инженер, женился на дочери бурского фермера, а тот с семьей решил податься в Трансвааль. Отец увязался за тестем. Да так, собственно, захотела и моя мать. Она была очень привязана к своей семье. Долго добирались. Жили сначала здесь, под Блюмфонтейном, затем перебрались в Йоханесбург. Там отец устроился инженером на золотоносный рудник и погиб в шахте под завалом лет восемь назад. Мать умерла за год до войны. По отцовскому пути я не пошел. Стал журналистом. Сначала работал в йоханнесбургском "Обозревателе", затем перешел в газету "Бюргер". Избран фельдкорнетом от центрального дисткрита. Воевал под Ледисмитом, затем был направлен сюда, в Оранжевую республику, в корпус Христиана Девета. — Ну, что же, переодевайтесь, Пиит, — сказал Поуперс, одной рукой раскуривая зажатую в зубах трубку. Потом повернулся к сидящим неподалеку Строкеру и Фардейцену: — Ребята, встаньте на пост. Вдруг англичане пожалуют. Фардейцен недовольно надул губы. Но пререкаться не стал и нехотя отправился к воротам, держа карабин за ствол. Он попал в отряд случайно и считал себя личностью независимой, не подверженной строгой воинской дисциплине. Эйгер Строкер расправил свою густую черную бороду и, улыбнувшись сквозь нее Жану Грандье, отправился в противоположную сторону к одному из провалов. Жаркое южноафриканское солнце перевалило на небосклоне вторую половину своего пути.
Заместитель начальника лагеря лейтенант Генри Ньюмен только что приступил к ужину в своей комнате, расположенной в здании комендатуры. Ему подали ростбиф с бататом и помидорный салат, приправленный сладким перцем и луком. На закуску на столе стоял голландский сыр и рыбные консервы. Для бодрости духа в центре красовалась уже начатая бутылка шотландского виски и кувшин апельсинового сока. Все скромно, по-спартански. Ньюмен был достаточно молод: ему не исполнилось и двадцати пяти лет, и своим недавним назначением он поначалу очень гордился. Пока не стал жить в пределах лагеря. И тогда он каждый вечер стал прикладываться к спиртному. Сейчас, после почти полугода службы на этом посту, необходима уже почти целая бутылка. Иначе нервы не выдержат ежедневно наблюдать за происходящим здесь. С другой стороны, он понимал, что начинает спиваться. Но он все-таки человек, а не бесчувственный чурбан, каким являлся сам начальник Джон Бедфорд. Того ничего не трогало. А он не мог на весь этот кошмар спокойно смотреть. Дети и женщины в лагере мерли, словно мухи. Похоронная команда не успевала копать новые могилы. И неудивительно. Кормили буров тухлой маисовой похлебкой и черствым хлебом. И всего лишь раз в сутки. От такой, с позволения сказать "пищи" загнется и здоровый мужчина, а не то что слабые женщины и дети. Все до двух лет вымерли поголовно. Но, как говаривал главнокомандующий лорд Китченер: "Лагеря — это не место для отдыха. Они созданы для того, чтобы враг сдался". Но буры что-то сдаваться пока не собираются. То в одном месте нападут, то в другом. А командование держит в Блюмфонтейне целую дивизию: ждет, когда Девет придет лагерь освобождать. Только он, конечно, не придет. У него тоже разведка работает будь здоров. Да и куда потом с женщинами и детьми? Так что напрасно они там сидят в полной боеготовности и вызывают каждую неделю Бедфорда на доклад. Вот и сегодня он уехал. Вернется только поутру, а может и к ленчу. Как не хочется делать утренний осмотр. Даже формально. Не пойдет он в этот клоповник. Так какую-нибудь заразу подцепить недолго. Чувствует, напьется он сегодня. В одиночку. И гость куда-то пропал. Видно, опять допрашивает. Неприятный тип, даже отвратительный. Сидеть с ним за одним столом? Нет уж, лучше бы скорее уезжал. И он следом за ним напишет рапорт. Подальше отсюда. Хоть в действующие войска. Ньюмен дрожащей рукой налил почти до краев стакан виски и, расплескивая содержимое по подбородку и столу, влил в себя огненную жидкость, запив ее из другого стакана апельсиновым соком. Сыр был съеден наполовину после первого "захода". Ньюмен дожевал остатки. В голову ударила волна опьянения. Мысли стали путаться и обрываться, как хвосты у ящериц. Нужно было приниматься за ростбиф. Но тут сквозь пелену и гул опьянения донесся далекий собачий лай, хотя сторожевые собаки находились совсем близко: в шагах двадцати рядом с воротами. Может, Бедфорд возвратился? На ночь глядя. В дверь комнаты постучали. Вошел дежурный сержант Фибс. Он щелкнул каблуками своих сапог: — Сэр! К вам двое офицеров. Предъявили документы с подписями самого Милнера и Родса. Я думаю, важные чины. "Инспекция", — промелькнула в затуманенной голове Ньюмена паническая мысль. А он вдрызг пьяный. Выгонят со службы. Ну и пусть! Он сам хотел уходить. Теперь будет конкретный повод.
— Пусть заходят, — махнул он рукой Фибсу. И, когда тот скрылся за дверью, стал прикуривать сигару от керосиновой лампы, забыв откусить кончик. В тот момент, когда сигара все же была раскурена, вошли двое офицеров в широкополых шляпах. Отдали честь. Оба высокие. Один совсем молодой, а другой — лет за сорок. Но молодой, очевидно, был главнее. Он сделал шаг вперед и, говоря с легким акцентом, спросил:
— Вы — начальник лагеря?
— Я его заместитель, — держась одной рукой за край стола, с трудом ответил Ньюмен. — Начальник в отъезде.
— Я - офицер по особым поручениям премьер-министра Капской колонии сэра Милнера, капитан Роберт Смит. Это мой помощник, лейтенант Питер Логан. Вот мое удостоверение и предписание о передаче нам известной вам заключенной с особым статусом для дальнейшего препровождения ее в Преторию к фельдмаршалу лорду Китченеру. Роберт Смит протянул Ньюмену две аккуратно сложенные бумажки. Тот дрожащими руками развернул одну из них. Буквы заплясали перед глазами. Прочесть лейтенант Ньюмен ничего не смог и вернул документы, слегка при этом пошатнувшись.
— Распорядитесь сопроводить нас туда, — сказал капитан, засовывая бумажки в портмоне.
— Фибс! — закричал Ньюмен и снова пошатнулся. В глазах у него двоилось. Вошел и вытянулся во фрунт Фибс. — Проводи господ офицеров к этой… переодетой девке. Они ее забирают с собой. Фибс, а следом за ним офицеры скрылись за дверью. Ньюмен облегченно вздохнул и сел на стул, едва не промахнувшись. "Слава богу, не инспекция", — подумал он, наливая в стакан из бутылки остатки виски… Капитан Сорви-голова и Пиит Логаан вышли за сержантом Фибсом на территорию концентрационного лагеря. Лагерь был огорожен двумя рядами колючей проволоки, между которыми бегали свирепые псы. Над лагерем стоял многоголосый собачий лай. Часовые сидели в будках через каждые сто метров возле пулеметов, направленных стволами внутрь территории. Наверное, боялись побегов истощенных женщин и детей. Этот лагерь был самым крупным в Оранжевой республике. В нем заточили более четырех тысяч человек. Остальные четырнадцать были меньшей концентрации: по полторы-две тысячи. Пламенеющий закат лег на крыши нескольких десятков бараков, сколоченных кое-как из гнилых досок, совершенно не подогнанных друг к другу. В некоторых местах щели оказались величиной с палец, а то и больше. Но сейчас еще лето, а как же здесь жить зимой во время пронзительного ветра и холода? Или англичане надеются, что к этому времени никто уже не доживет?
