Час спустя Дама в черной перчатке вернулась домой и застала графа Арлева, сидящего у камина в будуаре.
— Вы были правы, мой бедный Герман, — сказала она ему, — люди не избегнут своей судьбы.
Майор вздрогнул.
— Я много раз собиралась простить Армана и сначала хотела избавиться от его преследований, от его любви, потом я почувствовала жалость к нему и хотела пощадить его, но судьба решает иначе. Он сам приговорил себя.
— Значит, он придет?
— Да, — вздохнула она.
— Когда?
— Завтра.
— И этот жестокий, ужасный план, который вы составили…
— У меня хватит силы привести его в исполнение. Голос Дамы в черной перчатке дрогнул; майор Арлев взглянул на нее и проговорил:
— Мне кажется, что вы не достаточно заглянули в глубину своего сердца, сударыня.
— Что вы хотите этим сказать?
— Человека, которого вы собираетесь безжалостно погубить за то, что его отец убил вашего мужа…
— Ну?
— Вы полюбили этого человека!
Дама в черной перчатке вскрикнула и побледнела.
— О! Нет, нет, — проговорила она. — Нет! Вы лжете, Герман; нет, это невозможно! Я любила и буду любить только того, по ком я ношу траур! Я маркиза Гонтран де Ласи!
Она гордо выпрямилась и прибавила:
— Ну, что ж! Допустим, Герман, что вы сказали правду, что я люблю этого молодого человека, но разве я перестала быть рабой своей мести? Я погублю его, несмотря ни на что, потому что должен быть наказан его отец, этот бандит с седыми волосами, у которого только одно уязвимое место: его сын!
По отъезде Дамы в черной перчатке Арман заперся у себя в рабочем кабинете. Опустив голову на руки, смеясь и вместе плача, он в течение нескольких минут был опьянен восторгом от предвкушения ожидавшего его участия в мести, которое должно было явиться ему залогом прощения.
Вошел Иов.
— Что тебе надо? — резко спросил он его. — Ты снова явился надоедать мне своими наставлениями?
Иов грустно покачал головою.
— Вовсе не за этим, — ответил он.
— Так за чем же?
— Один из ваших друзей желает вас видеть.
В течение последней недели много различных посетителей являлось в маленький отель, но Арман неизменно отказывал всем, и Иов на этот раз только для проформы вошел доложить ему; но каково было его удивление, когда Арман ответил:
— Ну, что ж, проси войти…
— Как! — пробормотал Иов. — Вы даже не спрашиваете, кто это?
— Но ведь это один из моих друзей…
— Положим, — согласился старый солдат, не понимавший, что горе делает безмолвным и заставляет искать абсолютного уединения, зато радость производит совершенно обратное действие.
В продолжение часа Арман был счастлив: следовательно, он мог принять своего друга. Иов отворил дверь и доложил: «Господин Мориц Стефан!».
Арман встал, сделал несколько шагов навстречу журналисту и радушно протянул ему руку.
— Вы редкий гость, дорогой мой, — приветствовал он его.
— А вас невозможно застать, мой милый Арман.
— Вот как! Разве вы были у меня?
— Раз десять. Но вы вечно отсутствовали: то вы уезжали в Баден, то вас просто не было дома.
— Я провел лето в Германии, — ответил сын полковника.
— С Дамой в черной перчатке? — насмешливо спросил Мориц.
Арман смутился.
— Кто вам это сказал? — проговорил он с оттенком беспокойства.
— Как кто? Да весь Париж, дорогой мой, говорит это. — Париж слишком добр, что интересуется мною.
— Париж любопытен.
— Ну, что ж! — сказал Арман, впадая в беспечный тон. — Ему придется испытать разочарование в своем любопытстве.
— Вы ошибаетесь.
— Я не вижу ничего занимательного в том, что я люблю эту женщину.
— Эта женщина — загадка.
— Только не для меня.
— Допустим, но она загадка для всего Парижа.
— А! Париж занимается нами?
— Сильно.
— Я становлюсь любопытен, — сказал Арман с горькой усмешкой. — Мне интересно знать: что он может знать, что он может говорить?
— Две вещи.
— Выслушаем первую.
— Дама в черной перчатке, которую вы безумно любите, не любит вас.
— Откуда это можно знать? — пробормотал сын полковника, закусывая губы…
— Она любит… другого. Арман побледнел.
— Этот другой — мертвец. Бледность Армана усилилась.
— А человек, которого любят даже мертвого, не боится соперников, — холодно докончил Мориц.
Арман, хотя и страдал, не решился, однако, прямо опровергнуть довод Морица.
— Отлично, — насмешливо заметил он. — Вот первое мнение, которого удостоил меня Париж. Теперь выслушаем, что следует дальше.
— Черт возьми! — проговорил Мориц.
— Разве вы уже забыли, что хотели сказать?
— Нет… но… я затрудняюсь.
— Чего?
— Я боюсь, что вы рассердитесь… Грустная улыбка мелькнула на губах Армана.
— Клянусь, что нет, — сказал он.
— Ну, так парижский свет утверждает, что вы…
— Болван, не так ли?
— Простак…
— Дорогой мой, — спокойно возразил Арман, — неужели вы явились ко мне только затем, чтобы сказать мне подобную любезность?
— Нет, — смеясь, ответил Мориц. — Но обратите внимание на мою храбрость и мое доверие к вам: я осмеливаюсь сообщить вам неприятные слухи относительно вас и в то же время хочу обратиться к нашей старой дружбе.
Арман протянул руку журналисту.
— Прекрасно! — вскричал он. — Так как я нужен вам, то милости просим.
— Да, я нуждаюсь в вас, — подтвердил Мориц.
— У вас дуэль? Так я буду вашим секундантом.
— Нет, вы ошибаетесь.
— Значит, вам нужны деньги? Мой кошелек к вашим услугам.
— Нет.
— В таком случае, говорите…
— Слушайте, — продолжал Мориц, — верите ли вы в необыкновенные вещи?
— Разумеется, да, и я уже поплатился за это.
— В таинственные драмы, которые разыгрываются в Париже не публично и никому не известными актерами?
— Верю, — пробормотал сын полковника, вспомнивший об ужасной мести Дамы в черной перчатке.
— Итак, мой друг, — продолжал Мориц, — меня случайно запутали в одну из этих драм, и я могу обратиться за помощью только к вам.
— Объяснитесь, друг мой.
— Не могу…
— Но как же быть в таком случае?
— Вы должны отправиться.
— Куда?
— Я не могу назвать вам место.
— Вот как! Но вы строите загадку на загадке.
— Только там, — сказал Мориц, — мне позволили объяснить вам.
— Дорогой мой, — возразил Арман, — позвольте мне задать вам один только вопрос?
