Ознакомительная версия.
Я злобно посмотрел на него:
— А ты шутник, старик.
Он пожал плечами.
— Каждый освещает тьму, как может.
Какое-то время мы молча предавались печали. Затем я произнес:
— Ты здесь за ростовщичество, так?
— Нет. Я здесь потому, что некая дама обвинила меня в ростовщичестве.
— Какое совпадение. Я здесь тоже, хотя и косвенно, из-за дамы.
— Ну, я сказал «дама» только для того, чтобы указать ее пол. В действительности она, — он плюнул на пол, — a shequesa karove.
— Я не понимаю твоих чужеземных слов.
— Язычница и putana cagna[61], — перевел он, опять сплюнув. — Она просила у меня взаймы денег и оставила в качестве залога на сохранение некие любовные письма. Когда она не смогла заплатить, а я отказался вернуть письма, она постаралась, чтобы я не отдал их кому-нибудь другому.
Я сочувственно покачал головой.
— Твой случай печальный, а вот мой — скорее нелепый. Моя дама попросила сослужить ей службу, предложив себя в качестве награды. Дело было сделано, но не мной. Тем не менее я здесь, и награда мне досталась совсем иная, но моя дама, возможно, еще даже и не знает об этом. Разве не смешно?
— Забавно. Иларию бы твоя история развеселила.
— Иларию? Ты знаешь эту даму?
— Что? — Он изумленно уставился на меня. — Твою karove тоже зовут Иларией?
Теперь уже я вытаращился на него.
— Как смеешь ты называть мою даму putana cagna?
Закончив наконец испепелять друг друга взглядами, мы уселись на нары и принялись сравнивать оба случая, после чего, увы, стало ясно, что и я, и Мордехай были знакомы с одной и той же донной Иларией. Я рассказал Картафило обо всем, заключив:
— Но ты упоминал о любовных письмах. Я никогда не посылал ей ни одного.
Он ответил:
— Мне жаль говорить тебе об этом, но они были подписаны совсем другим именем.
— Тогда получается, что у нее уже был любовник?
— Похоже на то.
— Она совратила меня, чтобы я сыграл для нее роль bravo. Я оказался самым настоящим простофилей. Исключительным глупцом.
— Похоже на то.
— А ту единственную записку, которую я все же написал, ту, которая теперь у Signori, она, должно быть, сунула в пасть льва. Но почему она так поступила со мной?
— Ей больше не нужен был bravo. Муж мертв, любовник в ее распоряжении, ты превратился для нее в обузу, которую надо устранить.
— Но я не убивал ее мужа!
— А кто же убил? Возможно, любовник. Так неужели ты ждешь, что она донесет на любовника, когда может вместо этого предложить тебя и тем самым спасти его?
У меня не было ответа на этот вопрос. Спустя мгновение сосед спросил меня:
— Ты когда-нибудь слышал о lamia?
— Lamia? Это значит ведьма, женщина-чудовище.
— Не совсем. Lamia может превратиться в юную и очень красивую ведьму. Она делает это для того, чтобы влюбить в себя молодых людей. Когда один из них попадает в ловушку, она занимается с ним любовью так сладострастно и усердно, что в конце концов тот изнемогает. Когда же юноша становится совсем беспомощным, lamia съедает его живьем. Это всего лишь миф, конечно, но удивительно живучий и широко распространенный. Я слышал его в каждой стране, где мне довелось побывать во время моего путешествия по Средиземноморью. А я много путешествовал. Просто удивительно, как много разных народов верят в то, что красота кровожадна.
Я принял это во внимание и сказал:
— Представь, она действительно улыбалась, когда наблюдала, как тебя пороли, старик.
— Меня это не удивляет. Возможно, она достигнет высот любовного экстаза, когда будет наблюдать, как тебя отправят к Мяснику.
— К кому?
— Так мы, старые обитатели тюрьмы, называем палача — Мясник.
— Но меня не могут казнить! Я невиновен! Я знатный человек! Меня не должны были запирать вместе с иудеем! — закричал я, обезумев.
— О, простите меня, ваша светлость. Из-за того, что здесь плохое освещение, я не разглядел вас. Я принял вас за простого заключенного в pozzo Вулкано.
— Я не простой!
— Простите меня еще раз, — сказал еврей. Он засунул руку между нашими нарами, снял что-то с моей туники и поднес ко мне. — Всего лишь блоха. Обычная блоха. — Он раздавил ее ногтем. — Оказывается, она точно такая же, как и мои.
— С твоим зрением все в порядке, — проворчал я.
— Если ты действительно знатный человек, юный Марко, то должен сделать то же самое, что и остальные знатные заключенные. Потребовать камеру получше, одиночку с окошком на улицу или на воду. Ты сможешь спустить вниз веревку и посылать записки или поднимать наверх лакомства. Считается, что это не разрешено, но в случае со знатью правила не работают.
— В твоих устах это звучит так, словно я проведу здесь долгое время.
— Нет, — вздохнул он. — Возможно, не очень долгое.
Смысл этой фразы заставил мои волосы зашевелиться.
— Я повторяю тебе, старый дурак, я невиновен!
Это заставило его ответить мне громким негодующим голосом:
— Почему ты говоришь это мне, несчастный mamzar?[62] Расскажи это Signori della Notte! Я тоже невиновен, но сижу здесь и здесь же сгнию!
— Погоди! У меня есть идея, — произнес я. — Мы оба здесь из-за того, что так пожелала Илария, из-за ее лжи. Если мы оба расскажем обо всем Signori, то, следовательно, они усомнятся в ее правдивости.
Мордехай в сомнении покачал головой.
— Кому они поверят? Эта женщина — почти что вдова дожа. А кто мы? Тебя обвиняют в убийстве, а меня — в ростовщичестве.
— Возможно, ты прав, — согласился я, совсем упав духом. — К несчастью, ты еще и иудей.
Он взглянул на меня вовсе даже не тусклыми глазами и произнес:
— Люди всегда так говорят. Интересно, почему?
— Ну… только потому, что им кажется вполне естественным, что иудеи в первую очередь оказываются под подозрением.
— Я часто замечал это и все ломал голову, почему христиане так считают?
— Ну… вы же убили нашего Господа Иисуса Христа…
Он фыркнул и сказал:
— Ну а я, разумеется, главный убийца!
Словно испытывая ко мне отвращение, Мордехай повернулся ко мне спиной, растянулся на своей полке и укрылся своим огромным одеянием. Он пробормотал в стену:
— Вот и говори после этого с людьми по-хорошему… да уж…
После чего, по-видимому, уснул.
Время тянулось медленно, отверстие в двери уже потемнело, когда ее с шумом отперли и двое тюремщиков пролезли внутрь, таща за собой большой чан. Старый Картафило перестал храпеть и сел в нетерпении. Тюремщики дали каждому из нас по деревянной доске, на которую они положили из чана чуть теплую клейкую массу. Затем они оставили нам тускло горевшую лампу — миску с рыбьим жиром, в котором плавал кусок тряпки и больше чадил, чем давал света. После этого тюремщики вышли и закрыли дверь. Я с сомнением уставился на еду.
Ознакомительная версия.
