Роб Джей наткнулся на Сару Бледшо и ее ребенка совершенно случайно — примерно так иногда удается застать диких животных в редкие моменты расслабленности. Ему доводилось заставать птиц в тот момент, когда они довольно дремали на солнце, только что выкупавшись в пыли и почистив перышки. Женщина сидела вместе с сыном на земле возле хижины, закрыв глаза. Вот только Сара обошлась без чистки перышек: ее длинные светлые волосы были тусклыми и спутанными, а мятое платье, прикрывавшее тощее тело, пестрело пятнами. Кожа у нее была рыхлой, а бледное лицо с заострившимися чертами выдавало болезнь. У маленького мальчика, дремавшего на солнце, волосы были такие же светлые, как и у матери, и такие же спутанные.
Когда Сара открыла свои голубые глаза и посмотрела на Роба в упор, на ее лице проявилась целая гамма чувств: удивление, страх, тревога, гнев, — и, не говоря ни слова, она подхватила сынишку на руки и метнулась в дом. Роб направился к двери. Его уже начали раздражать регулярные, но безрезультатные попытки поговорить с ней через эту деревянную преграду.
«Миссис Бледшо, прошу вас. Я хочу вам помочь!» — крикнул он, но единственным ответом, который он получил, было натужное кряхтение и звук тяжелого засова, заходящего в паз.
Индейцы не вспахивали землю плугом, как белые поселенцы. Вместо этого они выбирали места, где травяной покров был не таким густым, заостренными палками делали неглубокие борозды, в которые бросали семена. Участки с густой и жесткой травой они накрывали грудами обрубленных веток: благодаря этому ухищрению через год дерн перегнивал, а значит, к весне была готова новая территория для посева.
Когда Роб Джей навестил сауков в их летнем лагере, посевная уже закончилась, и в атмосфере витало ожидание праздника. Маква-иква сообщила ему, что, когда последние семена ложатся в землю, приходит время Танца Журавля — самого веселого праздника. И начинается праздник с большой игры в «мяч и палку», в которой участвуют все мужчины племени. Нет никакой необходимости распределять игроков по командам: играют одна Половина племени против другой Половины. Оказалось, что у Длинноволосых примерно на пять-шесть мужчин меньше, чем у Храбрецов. Самый крупный индеец по имени Идет Поет подошел к Маква-икве и заговорил с ней. Эта беседа имела для Роба Джея роковые последствия.
— Он приглашает тебя бежать в «мяче и палке» с Длинноволосыми, — сказала она по-английски, повернувшись к Робу.
— Гм, что ж… — И он глупо улыбнулся. Ему меньше всего хотелось участвовать в играх: слишком свежи были воспоминания о ловкости индейцев и о его собственной неуклюжести. Он уже готов был отказаться, но и мужчина, и женщина смотрели на него с каким-то странным, особым интересом, и он понял, что у приглашения был подтекст, смысл которого он пока не мог раскусить. И потому, вместо того чтобы отказаться от вызова, как поступил бы любой разумный человек, он вежливо поблагодарил их и заявил, что с удовольствием побежит с Длинноволосыми.
На неестественно правильном, школьном английском — как странно слышать его из ее уст! — Маква-иква объяснила, что соревнование начнется в летнем лагере. Победит та Половина, которая сумеет положить мяч в маленькую пещеру на противоположном берегу реки, приблизительно в шести милях вниз по течению.
«Шесть миль!» — Он еще сильнее удивился, когда узнал, что границ у игрового поля просто нет. Тем не менее Маква-иква сумела объяснить ему, что игрок, отбежавший в сторону, пытаясь избежать встречи с противником, оваций не дождется.
Для Роба это состязание было чужеземным соревнованием, чуждой ему игрой, олицетворением культуры дикарей. Так почему же он согласился? Он десятки раз задавал себе этот вопрос той ночью, которую провел в гедоносо-те Идет Поет: игра должна была начаться вскоре после рассвета. Лонгхаус был приблизительно пятьдесят футов в длину и двадцать — в ширину и состоял из переплетенных ветвей, с внешней стороны покрытых кусками коры вяза. Никаких окон в нем не было, дверные проемы с обоих концов были завешаны бизоньими шкурами, однако дырчатая конструкция крыши обеспечивала прекрасную циркуляцию воздуха. Дом состоял из восьми отделений, по четыре с каждой стороны центрального коридора. Идет Поет и его жена, Луна, спали в одном, пожилые родители Луны — в другом, а третье отвели для их двоих детей. Остальные помещения использовались как склады. В одной из таких клетушек и провел беспокойную ночь Роб Джей, глядя на звезды через отверстие для дыма в крыше, слушая вздохи, бормотание во сне, выход газов, а несколько раз — то, что не могло быть ничем иным, кроме как звуками энергичного совокупления. Лежа без сна, Роб Джей долго думал о причинах, заставивших дать такое имя хозяину дома: он ни разу не слышал, чтобы индеец пел, приближаясь к дому, или вообще по какому-нибудь случаю.
Утром, позавтракав вареной мамалыгой из каменной миски — причем в каше, судя по вкусу, присутствовали остывшие угольки и что-то еще, но что именно, он, к счастью, так и не разобрал, — Роб Джей подчинился требованиям сомнительной чести. Не у всех Длинноволосых волосы были длинными, и различать членов команд следовало по специальной раскраске тел. Так, Длинноволосые нанесли на себя черную краску: смесь животного жира и древесного угля. Храбрецы вымазались белой глиной. По всему лагерю мужчины опускали пальцы в миски с краской и раскрашивали кожу. Идет Поет нанес черные полосы на лицо, грудь и руки и протянул миску Робу.
«Почему бы и нет?» — легкомысленно подумал Роб, зачерпывая черную краску двумя пальцами, как человек, который ест гороховую кашу без ложки. Краска царапалась, как песок, когда он рисовал полосы на лбу и щеках. Он бросил рубашку на землю — словно дрожащая бабочка, сбрасывающая кокон, — и провел пальцами по туловищу. Идет Поет посмотрел на его тяжелые шотландские ботинки, куда-то исчез и вернулся с ворохом легких мокасин из оленьей кожи — такие носили все сауки; Роб перемерял несколько пар, все оказались малы: у него были большие ноги, даже больше, чем у Идет Поет. Они оба посмеялись над этим, и в результате большой индеец махнул рукой и разрешил ему оставить привычную для него обувь.
Затем Идет Поет вручил ему приспособление для игры — палку с прикрепленной на конце сеткой. Палка из дерева гикори была такой толстой, что вполне могла сойти за дубинку. Индеец дал Робу знак не отставать. Команда соперников собралась на площадке, окруженной длинными домами. Маква-иква что-то сказала на языке сауков (очевидно, благословила их), и не успел Роб Джей понять, что происходит, как она отвела руку назад и бросила мяч: он полетел по воздуху к замершим в ожидании воинам по широкой параболе; как только мяч достиг ее нижней точки, раздался треск столкнувшихся палок, дикие крики и оханье от боли. К разочарованию Роба, мяч получили Храбрецы: его поймал сеткой длинноногий полураздетый юноша, почти мальчик, но с сильными, мускулистыми ногами взрослого бегуна. Он мгновенно сорвался с места, и все остальные бросились за ним, как собаки, поднявшие зайца. В дело явно вступили спринтеры: мяч передавали несколько раз на полном ходу, и скоро он уже оказался далеко впереди Роба.
