– Не стоит, – сказал на это буржуа. – Я очень застенчив. Если мне разрешат остаться – большего и не потребуется. Когда же я докажу, что достоин доверия, то и сам представлюсь; по словам греческого писателя: за меня будут свидетельствовать мои дела.
– Как вам угодно, – ответил судейский. – Подождите меня здесь.
И он отправился приветствовать собравшихся во дворе, большей частью здороваясь с ними за руку.
– Чего мы ждем? – спросил чей-то голос.
– Хозяина, – ответил другой.
В этот момент какой-то человек высокого роста как раз входил во дворец. Он услышал последние слова, которыми обменялись таинственные посетители.
– Господа, – промолвил он, – я явился от его имени.
– Ах, да это господин Мейнвиль! – вскричал Пулен.
«Э, оказывается, я среди знакомых», – подумал Брике и тотчас же постарался скорчить гримасу, которая делала его неузнаваемым.
– Господа, мы теперь в сборе. Давайте побеседуем, – снова раздался голос того, кто заговорил первым.
«А, прекрасно, – заметил про себя Брике, – номер два. Это мой прокурор, мэтр Марто».
И он переменил гримасу с легкостью, доказывавшей, как привычны были ему подобные упражнения.
– Пойдемте наверх, господа, – произнес Пулен.
Господин де Мейнвиль прошел первым, за ним Никола Пулен. Люди в плащах последовали за Никола Пуленом, а за ними уже Робер Брике.
Все поднялись по ступеням наружной лестницы, приведшей их к входу в какую-то сводчатую галерею.
Робер Брике поднимался вместе с другими, шепча про себя:
«А паж-то, где же этот треклятый паж?»
Поднимаясь по лестнице вслед за людьми в плащах и стараясь придать себе вид, приличествующий заговорщику, Робер Брике заметил, что Никола Пулен, переговорив с некоторыми из своих таинственных сотоварищей, остановился у входа в галерею.
«Наверно, поджидает меня», – подумал Брике.
И действительно, чиновник городского суда задержал своего нового друга как раз в момент, когда тот собирался переступить загадочный порог.
– Вы уж на меня не обижайтесь, – сказал он. – Но почти никто из наших друзей вас не знает, и они хотели бы навести кое-какие справки, прежде чем допустить вас на совещание.
– Это более чем справедливо, – ответил Брике, – я ведь говорил вам, что по своей врожденной скромности уже предвидел это затруднение.
– Отдаю вам полную справедливость, – согласился Пулен, – вы человек безукоризненного такта.
– Итак, я удаляюсь, – продолжал Брике, – счастливый хотя бы тем, что в один вечер увидел столько доблестных защитников Лиги.
– Может быть, вас проводить? – спросил Пулен.
– Нет, благодарю, не стоит.
– Дело в том, что вас могут не пропустить у выхода. Хотя, с другой стороны, мне нельзя задерживаться.
– Но разве здесь нет никакого пароля для выхода? Это на вас как-то не похоже, мэтр Никола. Такая неосторожность!
– Конечно, есть.
– Так сообщите мне его.
– И правда, раз вы вошли…
– И к тому же ведь мы друзья.
– Хорошо. Вам нужно только сказать «Парма и Лотарингия».
– И привратник меня выпустит?
– Незамедлительно.
– Отлично. Благодарю вас. Идите занимайтесь своими делами, а я займусь своими.
Никола Пулен расстался со своим спутником и возвратился туда, где собрались его товарищи.
Брике сделал несколько шагов по направлению к лестнице, словно намереваясь спуститься обратно во двор, но, дойдя до первой ступеньки, остановился, чтобы обозреть местность.
В результате своих наблюдений он установил, что сводчатая галерея идет параллельно внешней стене дворца, образуя над нею широкий навес. Ясно было, что эта галерея ведет к какому-то просторному, но невысокому помещению, вполне подходящему для таинственного совещания, на которое Брике не имел чести быть допущенным.
Это предположение перешло в уверенность, когда он заметил свет, мерцающий в решетчатом окошке, пробитом в той же стене и защищенном воронкообразным деревянным заслоном, какими в наши дни закрывают снаружи окна тюремных камер и монастырских келий, чтобы туда проходил только воздух, но оттуда не было видно ничего, кроме неба.
Брике сразу же пришло в голову, что окошко это выходит в зал собрания и что, добравшись до него, можно было бы многое увидеть, а глаз в данном случае успешно заменил бы другие органы чувств.
Трудность состояла лишь в том, чтобы добраться до этого наблюдательного пункта и устроиться таким образом, чтобы все видеть, не будучи, в свою очередь, увиденным.
Брике огляделся по сторонам.
Во дворе находились пажи со своими лошадьми, солдаты с алебардами и привратник с ключами. Все это был народ бдительный и проницательный.
К счастью, двор был весьма обширный, а ночь весьма темная.
Впрочем, пажи и солдаты, увидев, что участники сборища исчезли в сводчатой галерее, перестали наблюдать за окружающим, а привратник, зная, что ворота на запоре и никто не сможет зайти без пароля, занялся только приготовлением своего ложа к ночному отдыху да наблюдением за согревающимся на очаге чайником, полным сдобренного пряностями вина.
Любопытство обладает стимулами такими же могущественными, как порывы всякой другой страсти. Желание узнать скрытое так велико, что многие любопытные жертвовали ему жизнью.
Брике собрал уже столько сведений, что ему непреодолимо захотелось их пополнить. Он еще раз огляделся и, зачарованный отблесками света, падавшими из окна на железные брусья решетки, усмотрел в этих отблесках некий призыв, а в лоснящихся брусьях просто вызов мощной хватке своих рук.
И вот, решив во что бы то ни стало добраться до конца окна с деревянным заслоном, Брике принялся скользить вдоль карниза, который, как продолжение орнамента над парадной дверью, доходил до этого окна. Он передвигался вдоль стены, как кошка или обезьяна, цепляясь руками и ногами за выступы орнамента, выбитого в самой стене.
Если бы пажи и солдаты могли различить в темноте этот фантастический силуэт, скользящий вдоль стены безо всякой видимой опоры, они, без сомнения, завопили бы о волшебстве, и даже у самых храбрых из них волосы встали бы дыбом.
Но Робер Брике не дал им времени обратить внимание на свои колдовские шутки.
Ему пришлось сделать не более четырех шагов, и вот он уже схватился за брусья, притаился между ними и деревянным заслоном, так что снаружи его совсем не было видно, а изнутри он был довольно хорошо замаскирован решеткой.
