Матросы крепко-накрепко привязали своих врагов к реям, после чего принялись усердно угощать бедняг новыми порциями душа и здоровенными колотушками и только, после такого угощения возвратили им свободу.
Можно себе представить ту беспредельную злобу, какой воспылали оскорбленные в своем достоинстве солдаты, когда благополучно и без всяких серьезных повреждений добрались, наконец, до палубы, так необдуманно покинутой ими. Градом посыпались брань и ядовитые слова на веселых матросов, которые, не желая остаться в долгу, возвращали их сторицей.
Все сильнее и заметнее кипятились обе спорящие стороны, и только пронзительный свисток старшего боцмана, который один постоянно укрощал матросов и восстанавливал между ними надлежащий порядок, до сих пор мешал играм превратиться в открытую и кровавую драку. Но скоро и этот авторитет начал, по-видимому, утрачивать свою силу над разгоряченными головами, так как, к сожалению, его не поддерживало ни нравственное, ни физическое участие его обладателя, богатырская сила которого одна была в состоянии восстановить порядок в подобных, правда весьма редких, случаях.
Но среди всех этих криков, гвалта и гама особенно отчетливо выделялся один угрюмый с виду и уже не очень молодой матрос, а именно, друг наш Фид, который приковал к себе всеобщее внимание тем неподдельным юмором, с каким играл свою роль в этом шутовском представлении; комизм его шуток, произносимых с хмурым выражением лица, возбуждал в толпе зрителей громкие взрывы единодушного хохота.
Спокойно и беззаботно качаясь на одной из нижних рей, как будто он восседал дома на мягком диване, Фид все еще усердно и неутомимо возился с попавшимся ему в руки пленным, хотя большая часть остальных солдат была уже отпущена на волю. Он всячески и совершенно хладнокровно старался убедить встревоженного воина в полнейшей безопасности прогулки по реям, объясняя ему, что для этого требуется всего лишь небольшая смелость и крепкая голова.
Но бедняга, боясь свалиться со своего воздушного местопребывания и таким образом помимо собственной воли выкупаться в соленой воде, судорожно цеплялся за крепкую рею и вовсе не внимал красноречивым увещеваниям и убедительным доводам своего мучителя. Наконец, шутка эта, очевидно, прискучила Фиду, и он решился, быть может побуждаемый отчасти и состраданием, отпустить несчастного и поискать себе другую жертву. Но на этот раз Фид избрал предметом своих грубых шуток существо, еще более достойное сожаления.
Среди прочих лиц, служивших на "Дельфине", находился человек, приставленный исключительно к гардеробу корабельного экипажа; на нем лежала обязанность заботиться об исправности костюма как нижних чинов, так и офицеров. Но честный и верный приверженец нитки и иголки, хотя и давненько уже проживал на корабле, все-таки не смог свыкнуться со своим настоящим местопребыванием. Так, по меньшей мерс, можно было заключить, увидев его постоянно робкий, запуганный взгляд и то смиренное и покорное выражение, какое появлялось на его лице всегда, когда он вступал в разговор даже с последним из матросов.
Вероятно, этот почтенный портной попал на разбойничий корабль совершенно помимо своего желания и даже неожиданно для себя, во время одного из нападений разбойников на берег, причем буйные молодцы, узнав, каким именно ремеслом занимается бедняга, насильно отвезли его на борт, обрадованные случаю обзавестись таким полезным человеком.
Боязливо съежившись, этот маленький, убогий человечек сидел в отдаленном и почти незаметном уголке на палубе, откуда робко и с тайным ужасом посматривал на буйные и грубые игры матросов, как вдруг, несмотря на свое скромное убежище, привлек к себе внимание разыгравшегося Фида.
— Эй, Сципион, смотри, вон там на палубе, за тем клубком канатов, — заорал грубый моряк, — схвати-ка молодца портного да переправь его ко мне сюда наверх. Пусть он починит мою куртку, которую я имел несчастье разорвать.
Негр-великан, получивший на "Дельфине" благодаря своей исполинской силе весьма почетное место при одном из тяжелых орудий, с минуту как бы в недоумении смотрел на своего товарища, но затем с невозмутимым хладнокровием направился к указанному месту с намерением привести в исполнение полученное поручение.
Приблизившись к портному, в шутку прозванному матросами сэром Робертом Гомеспуном, негр схватил беднягу поперек стана, взвалил его, словно малого ребенка, себе на плечи и без всяких объяснений понес к снастям, так что ошеломленный портной не успел еще прийти в себя и сообразить, чего, собственно, от него хотят, как уже железный крюк уцепился за пояс его панталон, и бедняга повис между небом и землею, подымаясь к невозмутимому Джону, жаждавшему его общества.
— Эй, вы, ребята, — закричал при виде этого Вильдер, — будьте по меньшей мере осторожны и смотрите, чтобы несчастный как-нибудь не свалился в море!
— Не извольте беспокоиться, мистер Вильдер, — ответил негр совершенно хладнокровно, — опасности никакой нет. Крюк вполне надежный, хотя, конечно, если брюки его сшиты из гнилого сукна, то они его не выдержат. Но в таком случае он один будет виноват в своем падении и один понесет убытки за гнилой товар.
Но честный портной благополучно и без особенно грустных приключений добрался, наконец, до цели своего воздушного плавания, где был встречен Фидом с надлежащим почетом. Спокойно усадив своего гостя между мачтой и одной из рей, Фид крепко привязал его канатом, но так, чтобы руки бедняги оставались свободны, и, наконец, приказал ему починить разорванный рукав.
Но прежде чем позволить портному приступить к делу, Фид еще раз обратился к своим товарищам и скомандовал им удалить с такелажа все еще пребывавшего в своем прежнем печальном положении пленного солдата, жалобные стоны и визги которого, как объяснил он, мешают ему заняться каким-либо серьезным делом.
Как только Сципион исполнил его желание, Фид опять обратился к несчастному портному, указывая ему на свой разорванный рукав, причем движения его были такие развязные и бесцеремонные, как будто оба они сидели на одной из скамеек палубы.
— Боже милостивый, спаси меня, бедного грешника, от быстрой и внезапной смерти! — взмолился бедняга, дрожа всем телом и с ужасом глядя с высоты, на которой он находился, вниз на синие волны.
Однако, не смея противоречить категорическому приказанию своего мучителя, он дрожащими руками вынул из кармана постоянно находившуюся при нем иголку с ниткою.
— Ну чего ты пугаешься, братец ты мой! — с громким хохотом уговаривал его неугомонный Фид. — Нечего таращить зеленые буркала и ворочать ими, словно мельничными колесами. Все то, что ты видишь теперь внизу, — не что иное, как очень хорошая и прозрачная соленая вода, годная на все, за исключением питья, так как я, несмотря на ее горько-соленый вкус, все-таки предпочитаю стаканчик доброго рома.
