– Но я ободрял своих спутников тем, что в избушке у старика в очаге жарко пылает огонь, а в кувшине, из которого он наливал мне горячее питье, осталось не меньше половины, – продолжалось мое монотонное повествование. – Мы шли, оступаясь на скользких каменистых склонах и в кровь раздирая ладони об острые выступы скал. Казалось, что-то не хочет пускать нас далее, однако и я, и мои спутники были полны любопытства и отступаться от задуманного не собирались. Но когда мы дошли до места, то не увидели ничего, кроме груды обвалившихся камней. Однако самым диковинным оказалось даже не это, а то, что зола в полуразвалившемся очаге на ощупь была теплой, почти горячей, а в трех саженях от нас уселся невесть откуда прилетевший ворон и недовольно каркал, будто отгонял прочь непрошеных гостей…
Нет, все-таки великое дело – книги, особенно когда твой собеседник не прочитал ни одной из них, даже «Каштанку» и «Муму». И тут меня осенила догадка. А может, он еще потому любит лить кровь, что не хватает адреналина? Ну тогда вообще все чудесно. Тогда я тебе его устрою, и даже с запасом. Погоди-погоди, я тебе еще «Страшную месть» перескажу, «Вия», а потом «Вампиров» Стокера. Но их желательно попозже, иначе теряется целебный эффект. Ты у меня, царь-батюшка, насквозь проадреналинишься, как шпала гудроном. Я тебе…
«Он промахнулся, – сказала Мать Волчица. – Почему?»
«Этот дурак обжег себе лапы. Хватило же ума прыгать в костер дровосека!» – фыркнув, ответил Отец Волк.
Что ж, я хоть и не дровосек, но огонек развел славный.
А зачем это он в ладоши хлопнул?
Точно. Правильно я все предчувствовал. Два кубка стояло передо мной, и оба забрал тот самый молчун, который отобрал на входе мою саблю.
Ну и ядовитая ж вы личность, самодержец, любая кобра обзавидуется. И ведь, главное, оба унесли. Получается, что шансов на спасение у меня не было вовсе. В хорошенькую же я попал компанию, ничего не скажешь.
– Стало быть, если ты помрешь, то я следом, токмо чрез три седмицы и три дни, – тусклым, упавшим голосом уточнил Иоанн и вдруг встрепенулся: – А ежели, скажем, я первым уйду – тогда как?
Поднять, что ли, тебе настроение? Ведь чую, куда ты клонишь. Ох и странно устроен человек. Лишь бы ближнему было еще хуже, чем ему самому, и он тут же утешится в своих несчастьях.
«Дам тебе все, что попросишь, но соседу вдвое», – сказал господь, представший перед набожным крестьянином. «Выколи мне один глаз», – попросил тот.
Ну так и быть, свинюка, получи от меня гостинчик.
– Увы, государь, но ежели беда приключится с тобой, то мне останется жить и того меньше – трижды по три дня.
М-да-а. А ведь я как в воду глядел. Спрашивается, что для тебя изменилось, морда ты протокольная? Ровном счетом ничегошеньки. Так чего ж ты тогда повеселел, идиота кусок? Даже если бы мои слова сбылись на самом деле, к тому времени, как придет мой черед помирать, тебя и отпоют, и закопают, и царя нового на твое место посадят, так не все ли тебе равно? Оказывается, не все – вон какая довольная улыбка.
Рассказывать о нашей дальнейшей беседе не буду – она получилась сумбурной, поскольку Иоанн Васильевич находился под глубоким неизгладимым впечатлением от моего рассказа. Особенно его напугало то, как он вчера игрался с собственной судьбой.
Кстати, мне чуть погодя пришла в голову еще одна хорошая мысль, которую я незамедлительно осуществил. Якобы припомнив слова старика-волхва, я как бы между прочим заметил, что на самом деле таких людей, чьи жизни стянуты в один общий узел, не двое, а пятеро, и стоит умертвить одного из них, как на остальных четверых тут же накладываются всевозможные хвори и вскоре загоняют их в могилу.
Заметьте, я не сказал «умереть одному из них», но именно «умертвить». Ничего-ничего. Пусть призадумается, прежде чем тащить народ на плаху. Откуда ему знать, жизнь какого именно человека стянута с его собственной. Глядишь, и поубавит свою кровожадность.
Между прочим, мед, хранившийся в царских подвалах, не такой уж и изысканный. Со смородиновым листом, да, хорош, а вот вишневый у князя Воротынского гораздо приятнее. Да и липовый тоже у Михайлы Ивановича подушистее. Но это я так, к слову.
Да и пили мы не столь много, особенно я. Не время расслабляться. Это вампира, пока светит солнце, можно не опасаться, а Иоанн Васильевич редкостный кровосос – ему ясный день не помеха. И июльская жара, кстати, тоже. Я ж помню. Я все хорошо помню.
К сожалению, даже слишком хорошо.
И еще одно меня покоробило. Очень. Это его отношение к Анне Колтовской, то бишь к царице. Пяти месяцев не прошло, как женился, а уже кривит губы при одном упоминании о ней. А ведь как слезно молил этой весной отцов церкви, чтоб благословили его четвертый брак. Сейчас же всего-навсего середина сентября, а Анна ему уже не по сердцу, и не просто не по сердцу – его от нее «с души воротит». Поверьте, ничего не соврал – процитировал слово в слово.
Я, конечно, ни разу не ходил в женатиках, но девушек-то у меня было хоть отбавляй. Тем не менее подобную откровенность я никогда не позволял себе даже в общении с самими близкими друзьями. Мало ли что и с кем не нравится мне в постели. А вот царь успел пару раз упомянуть, что его супруга «аки бесчувственная колода», хотя я ему вообще никто. Он и видит меня всего четвертый раз в жизни, а туда же.
Разговор, правда, был в тему – очень уж его разбирало любопытство, как бабы с мужиками стругают детей в иных странах. Такой вот нездоровый интерес. Тоже мне государь называется. С думным дьяком Висковатым никакого сравнения. Как политик царь ногтя своего печатника не стоит.
Поневоле задумаешься о пользе демократии. При ней, конечно, к власти тоже приходят далеко не самые умные. При равных условиях наверх вылезает тот, у кого главная цель – достичь самой власти, так что по части распорядиться ею он, скорее всего, весьма серенькая заурядная личность, а то и вовсе ничтожество. Да что говорить, достаточно поглядеть на первого президента России, как он по пьянке дирижировал оркестрами, и все ясно.
Но есть один плюс – его можно скинуть, в смысле переизбрать, а этот же, что передо мной, – пожизненно. Божий помазанник, видите ли. Судьбой они назначены. От рождения. За грехи Руси. Его ж, гада, с трона только пушкой сковырнуть можно. На худой конец, пищалью. На крайний – ножом…
Ба, а это идея. Здесь ведь в связи с отсутствием вилок пользуются именно ножами, и ни у кого не возникает даже мысли, что… Ну сегодня засапожник у меня хотели отобрать, но только потому, что я иноземец. А ведь он и сейчас, за трапезой, хоть и в первый раз со мной, но все равно без кольчуги, иначе я бы заметил. Получается…
Меня в жар бросило от мысли, что может получиться.
