Ознакомительная версия.
«Гусарские хоромы», как весело именовал Денис Давыдов временное жилище, где расположились офицеры, представляли собой пустой дом. По дороге Анжелике объяснили, что все жители Царева Займища выехали из деревни, так как их дома оказались на той самой позиции, где Барклай де Толли намеревался дать Бонапарту генеральное сражение. Потому в избе, куда квартирмейстеры разместили гусар, остался один кот, которому теперь неплохо жилось на гвардейско-армейском пайке новых хозяев.
Не спрашивая разрешения у кота, гусары обставили жилище на свой лад – но кот и не возражал. Еще подъезжая к «хоромам», Анжелика увидела рыжего полосатого хозяина – тот сидел на крыльце и деловито облизывал лапку, испачканную в сметане.
Внутри убранство дома было неприхотливым, но выдержанным, как заметил Давыдов, «в духе» – оно напоминало восточный шатер: полы застелены повидавшими виды коврами и медвежьими шкурами. Повсюду виднелось холодное оружие. Широкий стол без скатерти украшали шампанское и мадера рядом с нехитрой крестьянской закуской.
Когда Анжелика вошла, она увидела человек пятнадцать офицеров гусарских и драгунских полков в коричневых, голубых и красных мундирах, расшитых золотом. Они сидели и лежали на шкурах. Кое-кто сменил мундир по случаю стоянки на дорожный бешмет или даже бархатный полукафтан под пояс. Многие курили трубки, в доме витал щекочущий запах табака.
Увидев Анжелику, появившуюся на пороге рядом с Давыдовым, офицеры повскакали с мест, застегивая мундиры и приводя себя в порядок. Глядя на маркизу блестящими черными глазами, Денис Давыдов объявил собранию:
– Господа! Богиня! Французская богиня! Маркиза Анжелика любезно согласилась сегодня отметить приезд главнокомандующего в нашей скромной компании! Предпочтя нас генералам, – добавил он с хитрецой. – Ура, господа!
Офицеры ответили дружным «ура!».
– Наливай, – распорядился Тройкин и, подбежав к столу, отпил шампанского прямо из бутылки. Потом он откупорил новую и, налив в стакан пенящегося светло-желтого вина, преподнес его Анжелике. – Бокалов у нас нет, маркиза, – извиняющимся тоном заметил он, – Чичагов вез, да все украли у него, – ротмистр скрыл улыбку в пышные усы. – Так что вот из стаканов, пожалуйте.
– Меня это не пугает, – улыбнулась Анжелика и пригубила шампанское.
– Чего ж из стаканов? Ты вон в ту кадушку наливай, – Давыдов вытащил из сеней старинную деревянную ендову весьма внушительных размеров, – сюда бутылок пять войдет разом. Вот уж откушаешь так откушаешь. А из бокалов маркиза и в Париже попьет. Эка невидаль!
– А в самом деле, – подхватил Тройкин, – сливай сюда, сколько влезет, – пустим по кругу.
Идею ротмистра поддержали – наполненную ендову гусары передавали друг другу, отпивая из нее. Анжелику усадили на шкуры, подстелив поверх бархатное одеяло, отороченное мехом рыжей лисицы. Денис Давыдов взялся за гитару.
Тут же невесть откуда в центре комнаты появилась цыганка – красивая, худая и бледная, с блестящими черными глазами и с черными курчавыми, сизого отлива волосами. Взмахнув красной шалью, она извивалась в танце как змея, позвякивая монисто и бесчисленными браслетами, украшавшими запястья. Потом упала на колени – вся грудь ее задрожала, заходила ходуном, звон монисто сделался сильнее – она откинулась назад, длинные волосы ее пронеслись по полу, и вдруг выпрямилась, поднялась молнией, и снова закружилась в танце, быстро перебирая босыми ногами.
– Ох, Матреша! Ох, огонь! – восхищались плясуньей офицеры.
Ротмистр Тройкин куда-то исчез, но как только цыганка закончила танец, появился, бросил танцовщице в награду нарядный вышитый шелком платок и громко объявил:
– А теперь, господа, гвоздь программы! Мадемуазель Жорж прочтет монолог… – Он отступил на шаг и… придавил кота, скользнувшего за Тройкиным в комнату.
Послышалось душераздирающее «мяу». Гусары захохотали.
– Это еще не мадемуазель Жорж, – не растерялся Тройкин. – Это кошачье соло. Ну-ка, пошел вон отсюда! – Тройкин схватил «хозяина» за шкирку и выбросил в чулан. – Погуляй там покуда… А вот теперь, господа, – снова объявил он, – уже точно мадемуазель Жорж.
К большому удивлению Анжелики, чувствовавшей себя скованно среди русских, она оказалась не единственной француженкой здесь. Французская актриса, которую война застала в Петербурге, похоже, вовсе и не намеревалась, как Анжелика, отправляться к своим.
Тройкин подошел к небольшой комнатке, отделенной от главного «зала» большой русской печью, откинул попону, служившую занавесом, – и мадемуазель Жорж вышла из импровизированного закулисья, поклонившись собранию. Ее встретили восторженными репликами и аплодисментами, собрались в полукруг, образовав своеобразный зрительный зал.
Денис Давыдов расположился рядом с Анжеликой.
– Если позволите, маркиза, – спросил он.
– Да, конечно, – ответила Анжелика, оживленная от вина.
– Ravissante[19], – заметил Давыдов, указывая на актрису.
Мадемуазель Жорж, с оголенными руками, в золотистой шали, надетой на одно плечо, встала в середине оставленного для нее пространства и, оглядев публику, начала произносить по-французски стихи, повествующие о преступной любви матери к сыну. Местами актриса возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и почти басила, закатывая глаза…
– Adorable, delicieux[20], – слышалось со всех сторон.
– Рядом с вами, маркиза, она вовсе не хороша, – услышала Анжелика за собой голос Анненкова.
Она обернулась.
– Вы приехали! – воскликнула взволнованно, глаза маркизы, цвета расплавленного золота, лучились.
– Да, мадам. И очень рад, что нашел вас здесь.
– Признайтесь, граф, – прошептала Анжелика, когда Алексей сел на медвежью шкуру рядом, – это вы принесли мне букет цветов утром?
– Не признаюсь, мадам, – ответил ротмистр, лукаво отведя взгляд. – Нет, это был не я…
– Я не верю, – Анжелика шутливо ударила его перчаткой по руке. – Кто же еще?
Тем временем актриса закончила монолог, и публика встала, бурно выражая свой восторг. Анжелика тоже аплодировала, хотя выступление ей не понравилось. Гусары окружили актрису, наперебой нахваливая ее искусство. Выстрелили пробки – шампанское полилось рекой, ему оказалось мало даже старинной ендовы, и Денис Давыдов предложил… пустое корыто. Цыганки – теперь их оказалось трое – снова пустились в пляс, звеня бубнами.
– Княгиня Лиз сказала мне, – произнесла Анжелика, радуясь, что их оставили с Алексеем наедине, – будто вы с юности принадлежите к лучшим ее друзьям и помогли ей в трудную минуту…
Ознакомительная версия.
