Ознакомительная версия.
– Княгиня Елизавета Григорьевна очень добра, – ответил Анненков, чуть помедлив. – Действительно, мой отец когда-то удостоился покровительства ее батюшки, князя Григория Потемкина, и верно служил ему до самой смерти. Княгиня же Елизавета ныне заботится о тех, кого отличал ее отец. В том числе некоторое ее внимание достается и мне. Но это нельзя ни в коем случае назвать дружбой. В моем положении, маркиза, я не могу предложить свою дружбу императору. А это почти одно и то же.
Ответ Алексея показался Анжелике уклончивым, но в то же время искренним. Она видела его темно-синие глаза так близко от своих глаз, что на какое-то мгновение они заслонили от нее окружающее. Потом общее веселье отвлекло и закружило их обоих.
Наутро, только забрезжила заря, по русскому лагерю разнеслась весть – приказано отступать.
* * *
Рассмотрев положение армии, ее резервы и запасы, Кутузов пришел к неутешительному для себя решению – боя при Царево Займище не будет. Необходимо сосредотачивать силы, подождать подкрепление, да и позицию приглядеть повыгоднее.
Сняв лагерь, русские двинулись на Гжатск, а оттуда – к Можайску. В двенадцати верстах от города между двумя смоленскими трактами, Старым и Новым, квартирмейстеры присмотрели поле, представлявшее собой холмистую равнину, покатую к западу. Располагалось оно невдалеке от селения Бородино – все поле рассекала речка Колоча с крутыми берегами и многими притоками.
Осмотрев позицию, Кутузов все же остался недоволен, но отступать дальше уже выходило невозможным – до Москвы рукой подать. Главнокомандующий согласился на Бородино. Армия остановилась, и саперы на Шевардинских холмах заработали кирками да лопатами, возводя редут. Всем стало ясно – сражение, которого так долго ждали, наконец состоится.
– Вот оно, мое Бородино! – крикнул Денис Давыдов, сорвав с головы кивер. – Здравствуй, родная сторонка!
Анжелика, которая ехала за гусарами следом, не могла не заметить слезы в глазах поэта.
Дым биваков тянулся над зеленой равниной, поблескивали штыки среди несжатых хлебов на полях, войска покрыли собой холмы…
– Вот здесь, мадам, – Денис указал рукой на ближайшие взгорки, – я когда-то читал известия о завоевании Суворовым Италии. Там сейчас закладывают укрепления, – вздохнул он, – Николай Николаевич Раевский встанет со своими солдатушками. А мы с Базилем, бывало, ох, уж резвились там. А вон в тот красивый лесок я бегал на первые свидания, тайком от матушки, к крестьянской девчонке… – Он засмеялся, но в смехе Давыдова сквозила грусть. – Кто там встал ноне? – спросил он у Анненкова.
– Там егеря, Денис, – ответил тот.
– Вот то-то и оно, что егеря… Зато Главную квартиру Михайла Ларионович в нашем доме велел расположить[21], – снова заговорил гусарский поэт. – Так что всех приглашаю в гости, пока они там расставляются. Вперед!
Гусары медленно ехали по широкой и пыльной деревенской улице, занятой различными войсковыми частями. Наконец впереди показалась усадьба. При выезде из нее отдыхали только что подошедшие ратники московского ополчения. Давыдова окликнули:
– Батюшка барин!
Гусары остановились. Давыдов обернулся. Высокий ратник в белой рубахе с ополченским крестом на шапке, отделившись от товарищей, подошел к нему.
– Никифор! Ты! – воскликнул Давыдов и, соскочив с коня, обнял мужика. – Вот встреча-то? Ты как здесь?.. Старый солдат, воспитатель мой, – объяснил он своим спутникам.
– Так мы все бородинские в ополчение подались, Денис Васильевич. Горько родные места покидать. Как, барин, отдадут Бородино французам? – спросил солдат осторожно, посмотрев Давыдову в лицо.
– Не отдадут, – ответил Денис уверенно и бросил взгляд на Анненкова за подтверждением. – Все костьми ляжем, но не отступим больше, так и скажи всем…
Опускался вечер, ясный, прохладный. С грустью смотрел гусарский поэт с опушки тронутого позолотой леса, как солдаты разбирают бородинские избы и заборы для постройки укреплений, для костров…
– Мне кажется, мадам, – обратился к Анжелике граф Анненков, он говорил вполголоса, чтобы не потревожить Давыдова, – вам все-таки надо подумать о возвращении к французам. Пока есть возможность. Одному Богу известно, чем закончится это сражение. Будем мы ли живы, чтобы проводить вас, а доверять столь прекрасную даму малознакомым людям нам с Денисом не хотелось бы…
– Я не хочу возвращаться, граф, – Анжелика немного сдвинула на переносице красивые темные брови. – Если бы мне позволили, я все же осталась бы здесь пока…
– Но почему? – удивился Алексей. – Из французского лагеря вы прямиком отправитесь в Париж.
– Там меня никто не ждет, – вздохнула грустно Анжелика. – Там все очень рады моему отсутствию…
– Вас обидели? – спросил Анненков участливо.
– Более чем, граф. Предали… Я думала прежде, только подруга. А оказалась – не только она…
– Простите, мадам… Тогда, я полагаю, вам лучше всего переждать сражение в госпитале у княгини Лиз, – предложил Анненков.
– Я очень благодарна ее светлости. Но от меня так мало проку, что мне даже неловко находиться там. – Анжелика не призналась Алексею, она боялась признаться и себе самой, что обида на Коленкура неким образом переносилась в ее сознании и на княгиню Лиз, и как не старалась Анжелика подавить свои чувства, пока что ей не удалось это. Маркизе представлялось, что всякий раз, глядя на нее, и Лиз, и Анна внутренне насмехаются над ней. И хотя откровения княгини давали совершенно иное представление о ее жизни, чем Анжелика думала прежде, но тот, кто брошен и обманут, тот всегда смешон.
– В моем доме, где располагается сейчас штаб Кутузова, – откликнулся вдруг Давыдов, услышав их разговор, – полным-полно места. Я уверен, что даже главный квартирмейстер армии Карлуша Толь не найдет там все углы, известные мне. Потому, я полагаю, вам незачем утруждать себя наблюдением за изувеченными и страждущими, в конце концов вы, маркиза, гость в нашем лагере…
– Но я не желала бы стеснить главнокомандующего или помешать ему… – воспротивилась Анжелика.
– Я так думаю, что вы даже не попадетесь ему на глаза, – успокоил ее Давыдов. – Я покажу вам любимую комнатку моей крестницы, а к ней из сада ведет совершенно отдельная лестница и особый ключик. Комнатушка эта столь мала и располагается настолько далеко от главных покоев, что ее сочтут чуланом и в лучшем случае разместят в ней какой-нибудь армейский скарб. А скарб можно и вынести в коридор. Я поговорю с Толем…
– Я так признательна вам, Денис, – улыбнулась маркиза.
Она хотела еще добавить, что ей очень нравятся стихи гусарского поэта, но в это время их отвлек топот копыт невдалеке – и на опушку выскочил ротмистр Тройкин верхом на вороном коне.
Ознакомительная версия.
