епископ Гермоген вскоре смог убедиться, что доверял «ученику» совершенно напрасно.
Илиодор взялся рассылать из пустыни скандальные письма, журналисты ехали к нему брать интервью для «желтых» сенсаций. А когда иеромонах понял, что самостоятельным «духовным вождем» ему стать не позволят, он подал в Синод прошение о снятии с себя священнического сана. Распространил послание, что раскаивается в прежних взглядах, просит прощения у евреев и вообще отрекается от православной церкви. Его еще некоторое время держали в монастыре, пытаясь увещевать, но это оказалось бесполезным. Расстригли и выпустили.
Но выяснилось, что Илиодор уже нашел себе новых покровителей. А может, имел их и раньше, создавая провокационную «черносотенную» общину. Те же самые либералы, еще вчера возмущавшиеся его нападками на евреев, подстрекательством к погромам, теперь сочувствовали Илиодору, представляли его жертвой царя и… Распутина.
Правда, сам Илиодор значил немного, высказывания такой личности недорого стоили. Но подключился уже упоминавшийся журналист Михаил Новоселов, выпустил в «Московских новостях» грязную брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство», газета «Голос Москвы» печатала отрывки из нее. Поскольку в публикациях задевалась царская семья, брошюру запретили, тираж конфисковали, «Голос Москвы» оштрафовали. Но тут уже подняла негодование Дума, подала запрос о незаконности наказания «Московских новостей» и «Голоса Москвы». Опять были запущены слухи, что Распутин состоит в секте «хлыстов». Председатель Думы Родзянко на аудиенции у государя прямо настаивал выгнать его.
Хотя Николай II ответил без гнева, выдержанно и строго в рамках закона. Он повелел обер-прокурору Синода Саблеру повторно провести расследование и представить результаты Родзянко — чтобы каждый смог убедиться в истинном положении дел. Розыски опять велись очень тщательно, в течение 9 месяцев. Заключение, подписанное Тобольским епископом Алексием, гласило, что Григорий Ефимович является «христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой» — для обвинений никакого повода больше не было.
Но парламентарии даже не дожидались результатов расследования. С большой речью о Распутине выступил в Думе Гучков. Причем перед этим он специально проконсультировался с министром внутренних дел Макаровым. Тот ответил, что «это чисто личный вопрос мистики царской семьи», и добавил, что «сам министр вмешательства Распутина в государственную жизнь не ощущает». Однако Гучков «неподходящее» мнение проигнорировал. Выплеснул с трибуны настоящий шквал: «Хочется говорить, кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия. В центре этой драмы — загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются внешние носители государственной и церковной власти?.. Григорий Распутин не одинок, разве за его спиной не стоит целая банда?»
Если бы выпад прозвучал со стороны революционных партий, он не произвел бы такого впечатления. Но его озвучил Гучков! До сих пор заслуживший репутацию опоры власти! И в это же время по рукам стали ходить несколько писем к Распутину от лица императрицы Александры Федоровны и царских дочерей. Их размножали на гектографе, распространяли в столице и Москве, рассылали знакомым по разным городам. Все факты сходились на том, что автором вброса был Гучков. А письма он якобы получил от Илиодора. Кстати, газеты «Московские новости» и «Голос Москвы», начавшие скандальные публикации, принадлежали брату Гучкова Николаю.
Отметим, что у появившихся писем никаких доказательств подлинности не было и нет. Большинство исследователей сходятся на том, что они являются подделкой. Но подделка была очень умелой. В 1912 г. в грубую ложь еще не поверили бы. А письма составили так, что в основном контексте они выглядели вроде бы безобидными. Но они показывали сам факт переписки, и отдельные фразы можно было выдергивать, трактовать в скользком смысле, оскорбительном для государыни. Николай II был возмущен до глубины души. После всего случившегося он даже не счел для себя возможным разговаривать с Гучковым. Военному министру, который должен был встречаться с ним в думской комиссии по обороне, поручил передать Александру Ивановичу, что он подлец.
А вскоре оказалось, что яростная атака на старца Григория носила совсем не случайный характер. Опять обострилась международная обстановка. В это время был заключен союз Сербии, Черногории, Греции и Болгарии — Балканская лига. Замышляли воспользоваться ослаблением Османской империи после ее революции, отобрать у нее оставшиеся европейские владения — Македонию, Албанию, часть Греции. В октябре 1912 г. войска Балканской лиги ринулись в наступление. Уже через месяц турки были разгромлены.
В России эта война подняла волну симпатий к славянским братьям. Им сочувствовали в правительственных кругах, вся общественность дружно радовалась их успехам. Собирались средства, чтобы помочь в их борьбе. Множество добровольцев уезжали сражаться в рядах болгарской и сербской армий. В их рядах сразу же оказался и Гучков, опять устремился туда с отрядом Красного Креста. Пресса соревновалась в излияниях лучших чувств. Но газета «Киевская мысль» почему-то опять весьма странным образом выбрала своего фронтового корреспондента на Балканах. Привлекла на эту роль… Троцкого.
Он начал присылать оттуда корреспонденции, совсем не согласующиеся с общим настроем в России. Клеймил «руку царизма», расписывал «зверства славян», явно симпатизируя туркам. Это вызвало у читателей «Киевской мысли» возмущение, нападки других российских газет. Впрочем, позиция Троцкого объяснялась достаточно банально. Жандармский генерал А.И. Спиридович впоследствии писал: «Бронштейн-Троцкий прекратил печатание своей “Правды”. Состоя на службе у австрийской полиции, он занимается другим делом, которое питало его» [79]. А в справке русской контрразведки от 19 октября 1916 г. отмечалось, что Троцкий работал на разведывательный отдел генштаба Австро-Венгрии, где состоял под началом полковника Таковского [17]. Он сохранял связи и с Парвусом, который в это время работал и на турок, и на немцев, и на англичан. Но «Киевскую мысль» по какой-то причине устраивал такой корреспондент.
Активность разведок и обостренное внимание всего мира к событиям на Балканах имели под собой немаловажную подоплеку. Локальная война чуть не переросла в глобальную. Разбитая Турция взывала к великим державам. Австро-Венгрия объявила мобилизацию и двинула войска к сербской границе. Готовность поддержать ее выразили Германия и Италия. А Балканская лига обратилась к России. Франция подталкивала нашу страну вступиться за сербов и их союзников. Но царь повел себя осторожно. По его инициативе в Лондоне была созвана конференция для мирного урегулирования кризиса.
Однако подобное урегулирование оказалось чрезвычайно трудным. Сербия и Черногория захватили часть Албании, рассчитывали приобрести порты на Адриатике. Австро-Венгрия и Италия ультимативно заявили: если они не откажутся от своих претензий — война. Ни на какие компромиссы, предлагавшиеся Россией, венские дипломаты не соглашались. А германский кайзер предупреждал: «Момент крайне серьезен, и мы не можем дальше брать на себя ответственность по
