Однажды поздним вечером, когда уже весь город спал, одно окно дома, в котором жил гетман было освещено. Мазепе нетерпеливо ходил по комнате и по временам поглядывал на дверь, как бы ожидая кого то. Действительно, скоро послышался легкий стук в дверь и по слову Мазепы: войди! в комнату вошел старик, с виду гораздо старше Мазепы. Но этот внешний старческий вид был обманчив. Всматриваясь внимательно в лицо этого старца, изборожденное глубокими морщинами, можно было заметить в нем признаки жизненности и сильных душевных способностей. Дикий огонь в глазах, быстрые телодвижения и твердый, звучный голос изобличали в нем еще не угасшую телесную силу.
— Я тебя долго ждал, Василий, — сказал Мазепа вошедшему старику.
— Не беспокойся, друг Иван, я никогда и нигде не опоздаю. Вот с твоей стороны так я боюсь, чтобы робкая нерешимость твоя не погубила нашего отечества, — сказал старик.
— Рука Мазепы не допустить его до падения! — с гордостью сказал Мазепа.
— Гордым Бог противится, друг Иван. Были руки не бессильнее твоих, но злая судьба сокрушила и всадника и колесницу.
— Что ты сам скажешь решительного? Тебе известны мои и Карла XII предложения и мы только ждем твоего слова, чтобы действовать с разных сторон. Слишком 20 лет был я верным союзником царя Петра…
— Не говори, Иван, при мне пустых слов: не союзником, а слугою был ты царю Петру. Своими происками ты некогда сверг меня, а потом Самойловича, чтобы захватить в свои руки гетманскую булаву. Теперь Карл предлагает тебе корону самостоятельная, независимого князя. Что же тебе больше.
— Уверенности! — мрачно ответил Мазепа.
— Карл даст тебе письменное обещание в исполнении своих слов, — сказал старик.
— Той, которая убедила бы меня, что Карл победит царя Петра, — отвечал Мазепа.
— Я не сомневаюсь в этой победе, — возразил старик с жаром.
Долго доказывал старик неотразимую верность победы Карла над русским царем. Душа честолюбца Мазепы вспыхнула огнем решимости и он сказал.
— Ты прав, Василий! Царь Петр должен пасть. Спасем же себя и свою отчизну. Неси Карлу мое согласие на его предложение.
— Подпиши, Иван, эту бумагу, иначе Карл мне не поверит, — сказал старик, вынимая изза пазухи сверток.
Дрожащей рукою подписал Мазепа бумагу и подал старику, который бережно положил ее за пазуху, пристально посмотрел в глаза Мазепы и, с полуулыбкой сказал:
Иван! Иван! Ты трусишь!
— Какой вздор! Можно ли меня подозревать в трусости?
— Хочешь ли я докажу тебе это одним словом. — Как ты думаешь например: что бы цчрь Петр дал мне за эту бумагу?
Лицо Мазепы покрылось смертельною бледностью. Он сделал невольное движение, чтобы взять ее назад, но старик спокойно сказал:
— Не бойся, Иван! Я только хотел доказать тебе слабость твоей души. От меня ты не можешь ожидать измены.
— Но послушай, Василий! Даром ничего не делается. Какого ты потребуешь от меня вознаграждения при успешном окончании нашего дела, — спросил Мазепа, придя в себя.
— Для себя ничего, но у меня есть сын, которого ты должен достойно вознаградить, — отвечал старик.
— Вот тебе моя рука, Василий. Сын твой будет ближайшим к моему трону. Но где же он теперь.
— В Москве. Служить царю Петру. Теперь прощай, Иван! Скоро ты услышишь о моих действиях на Дону. Будь же и ты готов. Карл не замедлить явиться на границах Украины.
В это время медленно, но грозно подвигался Карл XII к сердцу России. Тяжело было положение царя Петра, войска которого уже яотерпелн несколько неудач, так например под Головчиным 3-го июня. Но победа над Шведами под Лесным, где силы Шведов были сравнительно большие, воскресили дух Русского царя и всего его воинства. Кормчин и Усердов, причисленные к штабу Меньшикова отличились оба в глазах Петра под Лесным и были щедро награждены.
В октябре месяце главная квартира находилась в деревне Погребках, где был и Петр, а кавалерия Меншикова стояла не в дальней деревушке от главной квартиры.
Однажды в ненастную октябрьскую ночь Кормчин и Усердов, обойдя караулы вошли в дымную избу. Кормчин сбросил с себя промокший плащ, лег на лавку и тотчас уснул, а Гриша Усердов развесив свой плащ перед печью, в которой тускло и с шипением горели сырые дрова, и ожидал покуда он просохнет, чтобы им укрыться; но так как на это требовалось много времени, то он сначала присел, а потом прилег на переднюю лавку и вскоре задремал. Вдруг сквозь сон он услыхал тихий стук в окно. Не доверяя себе он прислушался и, убедившись, что действительно кто-то стучит, он отдернул занавеску окна и спросил:
— Кто там?
— Молчи и выйди сюда? — отвечал ему голос, от которого дрожь пробежала по его телу.
Усердов с минуту был в нерешимости, но когда тот же голос повторил:
— Идешь ли? Ты не узнал меня, Григорий?
— Иду, Иду — отвечал тихо Гриша Усердов и набросив на себя плащ вышел.
Не успел он выйти за ворота, как отец его обнял его.
— Милый, дорогой мой батюшка! Ты ли это? откуда и в такую пору, — шептал Гриша.
— Минуты дороги, сын мой, я пришел за тобою — отвечал отец. — Последуешь ли ты за отцом, чтобы разделить его судьбу, какова бы она ни была, — прибавил он.
Мысль о прежних преступных деяниях отца мелькнула в уме Гриши и он отвечал:
Если бы ты, батюшка, звал меня на жизнь ничтожную и безъизвестную, где бы трудами рук своих, я мог питать тебя и утешать тебя моею любовью, то я ни одной минуты не замедлил бы последовать за тобою и на руках своих понес бы тебя, хоть на край света. Но если ты задумал что другое…
— Григорий! Решительная минута настала, и пора собирать плоды пятидесятилетних трудов моих. За труды свои я для себя ничего не просил, но все для тебя. Пойдем. Гриша, время дорого, дорогою я все тебе скажу.
— Нет, батюшка! Власть отца бессильна там, где присяга и честь говорят другое! — с благородною гордостью отвечал Гриша.
— Но ты забываешь свою родину, — сурово сказал монах.
— Но она обетом верности и подданства связана с престолом русского царя. Он даже тебе обещал помилование. Зачем же ты хочешь увеличивать свои вины. Ты помнишь, отец, как в прошлом ты останавливал меня, а я все таки пошел за торбою. Ты говорил тогда, что нас ожидает плаха. За что же ты теперь хочешь вовлечь меня в позорную казнь?
— Тебе ли рассуждать о том, что я делаю? Тебе ли обвинять меня? Тогда дело было более чем сомнительно, а теперь целый город под предводительством Мазепы, который заключил договор с Карлом и выступает против Московского царя, чтобы возвратить себе прежнюю независимость.
— Боже мой! какая измена! Мазепа, который столько лет был верен царю и России, — с ужасом проговорил Гриша.
