Вот вам пожалуйста! Глупый Бартошак — и уже «начальник». А впрочем, может, не такой уж и глупый, у него свой ум есть, только так ему удобней — в полудреме ездить на подводе, свесив вниз ноги в куцых, коротких портах, между первым и вторым глотком самогона ухватить по пятидесятикилограммовому мешку с цементом под мышку, а потом, придя домой, гонять голубей или же завалиться спать. Ну ладно, это бы еще ничего, так он давай, как цепной пес, охранять и караулить все, что предназначалось для библиотеки. Начальник нашелся! Теперь, замещая Станислава, он пересел на козлы. Валика взял в помощники, посадил на край подводы. В тот же день он еще раз выручил Станислава, когда Нитек хотел увезти из-под носа подводу с гравием.
Но теперь, когда Бартошак уехал, нужно было караулить и биться самому. С возчиками еще куда ни шло, все их приемы Станислав изучил. А вот с шоферами дело не пошло. А тут еще и начальник прислал несколько грузовиков, чтобы подбросить материал для перекрытия, пока Витте не вернулся из отпуска из Берлина.
Водители подсмеивались над Станиславом:
— Проверяй, проверяй! У нас свои приемы, их только черт разгадает или другой варшавский шофер!
Время проходило в такой суете, что у Станислава ни на что, кроме работы, времени не оставалось.
После полудня, когда он медленно ковылял домой, тревога в душе его снова ожила. Станислав подумал, что гестапо исключительно быстро навело «порядок» на четвертом этаже и, кто знает, быть может, вернулось обратно. Но нет, дети, которых он встретил во дворе, сообщили, что «погода хорошая».
Кристины дома не было. На кухне лежала гора розовой материи. Должно быть, сестра вернулась из мастерской и побежала на курсы.
Он сидел один в квартире и размышлял, что ему делать с негативами. Связь с Петром оборвалась.
«Меховский!» — вдруг блеснула у него мысль. С Зыгмунтом Меховским он познакомился в те памятные сентябрьские дни, когда оба входили в команду, спасавшую сокровища Замка. Потом виделись редко, но общих знакомых у них было много. Станислав краем уха слышал, что Меховский входил в группу, которая в первую военную зиму, когда немцы грабили Замок, пыталась сохранить хоть что-то из прежнего его великолепия. Меховский вместе с Яном Моравиньским, пробравшись в Замок, фотографировали хозяйничавших там немцев. В первый день им удалось сделать снимки и благополучно выбраться из Замка с фотоаппаратом. На другой день кто-то их выследил, они были арестованы. Директор Национального музея каким-то чудом сумел выручить их из тюрьмы.
Да, пожалуй, лучше всего поискать Зыгмунта Меховского в Музее Старой Варшавы.
Меховский даст хороший совет, поможет наладить нарушенную связь, сократить путешествие материалов в поисках надлежащего адресата.
Станислав оставил сестре записку: «Я пошел на Старувку» — на тот случай, если он вдруг ей срочно понадобится.
Выйдя на Краковское предместье, он невольно свернул с Беднарской налево, в сторону дома, где жили Миложенцкие. Но остановился.
Нет! Она сказала, чтобы он пришел под вечер. Сейчас слишком рано. Впрочем, лучше всего прийти, точно разузнав, куда нужно отнести негативы. С таким ценным и хрупким грузом нужно идти уже наверняка.
Он повернул в противоположную сторону. И теперь, опираясь на костыль, переходил Замковую площадь.
Недавние события настолько отдалились во времени, что казались теперь почти нереальными. Если бы не негативы, оставленные им на подоконнике у Антека, он бы не поверил, что еще позавчера был там, внутри обгоревшего пятиугольника замковых стен, сумел уйти живым от напавшего на его след Бруно.
Мимо прошел солдат в форме полевой жандармерии с характерной бляхой на груди. Сердце сжалось от страха.
Неужели падение и случайно полученная рана и в самом деле укротили опасного преследователя? Трудно в это поверить… Во всяком случае, проходивший мимо солдат — не Бруно.
Станислав остановился, засмотрелся на остовы стен — в прямоугольники оконных проемов заглядывало светлое небо.
Он закрыл глаза. Перед ним возникла пульсирующая светом картина — светлые до яркости стены с темными прямоугольниками окон. Негативы только что наблюдаемой им картины.
Исполненный радостного спокойствия, Станислав подумал о том, что именно такие негативы закреплены на его стеклянных кассетах. Теперь они находятся в полной безопасности — на окне в комнате Антека. Ждут той минуты, когда будут приобщены к остальным документам — свидетельству подпольной борьбы за польскую культуру.
«Отец бы сказал: „Чисто сработано“», — подумал Станислав.
Он свернул на Свентояньскую. Дошел до собора. Друзья по факультету архитектуры много раз критиковали фасад, построенный в неоготическом духе, утверждая, что линии должны быть здесь более суровыми и строгими — кирпичная стена без всяких ухищрений, но он-то как раз больше всего любил эти бесконечные ниши, углубления, это нагромождение больших и маленьких колонн и опор, уходивших в вышину и придающих собору легкость.
Он направился к Рынку.
Здесь, в Старом Мясте, жизнь шла своим ходом. Казалось, что оккупация его не коснулась.
— Эй, парень, давай сюда газетенку! Посмотрим, что там брешут! — раздавался чей-то зычный бас, обращенный к мальчишке, продавцу официального «Нового Курьера Варшавского».
А газетчик бежал дальше с громким воплем:
— Первоклассная утка всего за десять грошей! Покупайте на жаркое!
Во двориках и в переулках кружили бродячие музыканты и певцы, во все горло распевавшие антифашистские песенки. Одни уходили, и тут же песенку подхватывали другие.
Тут редко можно было встретить немцев в мундире, услышать немецкую речь. Они не отваживались поодиночке бродить по шумным кривым переулкам, с их темными подворотнями и переходами, известным всем варшавским мальчишкам и бродягам. Немец, в одиночку предпринявший такое путешествие среди старых домов, обычно обратно не возвращался. Да и вдвоем или втроем немцы тоже не любили сюда заглядывать, предпочитая не рисковать.
Облавы случались в Старом Мясте нечасто. Немцы понимали, что в путанице переулков, сплетении проходов легче удрать, труднее преследовать.
И все же Станислав не мог избавиться от чувства мучительной тревоги и даже вздрогнул, неожиданно почувствовав чью-то руку на своем плече.
Резко обернулся.
Увидел добродушную, толстощекую физиономию с близорукими, прищуренными глазами, глядящими поверх съехавших на кончик носа очков.
Станислав уже где-то встречал этого спокойного, невозмутимого человека, но все же не мог припомнить сразу, кто же это его остановил, как его зовут и чем он занимается. Он подумал, что, быть может, это кто-нибудь из тех, кого он видел после концерта в доме Миложенцких.
