Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии

Reverendissime[6] святой отец, я имею в виду нунция Его Святейшества, сумеет повести дело так, что господин дю Валлон сделается в Риме persona grata,[7] но для этого их следует представить друг другу.

— Значит, мы можем надеяться на успех, господин д'Эрбле? — робко спросила бывшая прокурорша.

В ответ на этот вопрос Арамис снова испустил тяжелый вздох:

— Мне прискорбно думать, что я несколько поторопился, обнадежив вас, сударыня.

— О, Боже милостивый! Но ведь вы только что говорили…

— Я говорил, что дело будет решено положительно, если господин дю Валлон сочтет возможным отправиться со мной в Рим, но так как, по-видимому, мне не удастся уговорить его, ведь он так привязан к вам, сударыня, так привержен радостям спокойной жизни…

— Так, значит, только за этим дело стало, святой отец?!

— Да, но я полагаю, что этого достаточно…

— Когда вы собираетесь в путь, господин д'Эрбле?

— Думаю, с Божьей помощью отправиться завтра на рассвете, сударыня.

— Так вот, господин дю Валлон будет сопровождать вас, святой отец, если только вы окажете нам такую честь. Правда, дорогой?

Взгляд бывшей г-жи Кокнар, устремленный на Портоса, не оставлял сомнения. Впервые за последние месяцы семейной жизни Портос ощутил, что его желания находятся в полном и трогательном соответствии с желаниями его супруги.

— Правда, радость моя! — ответил он. И ничуть не покривил душой.

— Итак, я — на свободе! — проговорил Портос, с хрустом потягиваясь. Куда мы направимся теперь?

— Во всяком случае — не в Вечный город, — с лукавой улыбкой отвечал Арамис. — Но прежде от всего сердца прошу меня простить, дорогой Портос!

— За что вы просите у меня прощения?

— Как sa, что! Да за то, что мне пришлось ввести в заблуждение госпожу дю Баллон относительно истинной цели нашей поездки.

— Но ведь вы это сделали ради д'Артаньяна. А что может быть важнее нашей дружбы! — энергично воскликнул Портос и рубанул рукой воздух, напугав своего скакуна, который захрапел и попытался подняться на дыбы, но тотчас убедился в бесплодности этой попытки, укрощенный железной рукой Портоса.

Легкое облачко затуманило изящные черты Арамиса, когда он услышал слова своего бесхитростного друга. Усилием воли он прогнал тень с лица.

— Вы хорошо сказали, Портос. Да, это — ради нашей дружбы.

— Вот видите! Следовательно, вам не за что извиняться.

Беседа эта происходила на дороге из замка дю Валлон утром следующего дня. Солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, день обещал быть погожим.

— Вы, помнится, спросили, куда мы направляемся?

— Наверное, в Париж? — предположил Портос.

— Вы говорите — «в Париж», любезный друг?

— Черт побери, Бастилия-то ведь там!

— Правильно. Но сначала мы навестим Атоса.

— Отлично, без Атоса наш маленький отряд будет неполным, но черт меня побери, если я знаю, где его искать!

Арамис опять слегка улыбнулся.

— Наш Атос принадлежит к славному и древнему роду.

Он не может исчезнуть незаметно. Я поддерживаю переписку с некоторыми дворянами, которые слышали о графе де Ла Фер…

— Да, кажется, именно так его зовут… И где же мы будем искать Атоса?

— В Блуа. Вернее, неподалеку от него, в его родовом поместье.

— Тогда не будем терять время! — весело воскликнул Портос. При этом он нахлобучил шляпу ударом кулака особым, свойственным только ему жестом. Вперед!

И они пришпорили своих коней.

Друзья скакали по дорогам Франции, и ветер раздувал их плащи и играл перьями на шляпах. Они словно помолодели, сбросив годы разлуки, которые провели порознь.

Их помыслы были чисты и благородны. Боевое братство, соединившее их когда-то, не пустой звук для их, пусть и чуточку остывших за минувшие годы, сердец. Но, нет же! Они снова бьются в унисон, и снова храбрецы скачут бок о бок, как в былые годы.

Их только двое! Но все меньше и меньше лье отделяет их от третьего друга, расстояние сокращается с каждым часом.

Они отыщут его, и он обязательно улыбнется своей печальной и мудрой улыбкой, увидев их, запыленных с дороги, и обнимет по очереди. И они скажут ему: «Атос, вы видите, с нами нет д'Артаньяна. Мы хотим, чтобы он снова был с нами. Быть может, это будет стоить жизни кому-либо из нас, быть может, всем!»

И снова Атос улыбнется, но теперь уже почти беззаботно.

И скажет: «Значит, игра стоит свеч!» И легко вспрыгнет в седло.

Пора вспомнить о девушке, к которой мы должны испытывать чувство благодарности. Не будь ее смелого и безрассудного поступка, все мы понесли бы невосполнимую утрату, лишились бы д'Артаньяна. Нет-нет! Об этом даже подумать страшно! Подобные мысли портят цвет лица. Как и всякие грустные мысли вообще. А цвет лица — это вопрос, которому молодые особы уделяют самое пристальное внимание, особенно если им уже больше шестнадцати и пока меньше шестидесяти лет.

И как некоторым удается так хорошо выглядеть, словно они только и делают, что сидят перед зеркалом и ухаживают за своим лицом, в котором в общем-то нет ничего особенного?!

Так или примерно так думала Камилла де Бриссар, стоя у окна и наблюдая за молодой дамой, выходившей из кареты, что остановилась у крыльца особняка напротив. Дама несомненно принадлежала к высшему парижскому обществу, а карета, которая доставила ее к дому де Конде, была украшена гербами, незнакомыми Камилле.

«Впрочем, — сказала себе Камилла, — чем ей еще заниматься?»

Камилла еще не знала, что молодая дама, направлявшаяся К парадному входу особняка, была хозяйкой дома — принцессой Конде, Шарлоттой Монморанси, и ей приходилось заниматься и другими делами, помимо ухода за своим личиком, пленившим когда-то доброго короля Генриха IV и его любимца Бассомпьера.

Через несколько дней девушка снова увидела карету с гербом у крыльца напротив. Она решила не отходить от окна, пока не дождется появления владелицы кареты. Ждать пришлось недолго. Появилась уже знакомая Камилле дама, села в карету, милостиво улыбнувшись лакею, предупредительно распахнувшему перед нею дверцу, и укатила, оставив в душе наблюдавшей за ней девушки ощущение чего-то изящного, легкого и недосягаемого.

Камилла была девушкой рассудительной.

«Час ранний, — подумала она. — Эта дама, очевидно, ничуть не опасается быть скомпрометированной, выходя из чужого дома в такое время. Значит, это ее дом. Выходит, мы соседи. Крестный говорил, что подыскал квартиру напротив особняка Конде, а следовательно, эта дама из дома Конде».