Жанны д’Альбре [12], отрекся от протестантства и перешел в католичество, которое исповедовало и признавало большинство его подданных. Он уже подумывал о Нантском эдикте [13] и мерах, обеспечивающих веротерпимость, которые соответствовали бы широте его ума и гарантировали свободу братьям гугенотам, тем, кто перенес его «на своих плечах через Луару». Своим отречением от прежней веры он нанес поражение католической Лиге; Филипп II, король Испании, и Майен, глава дома Гизов и первое лицо в Лиге, это прекрасно понимали, настаивая на том, что обращение Генриха IV в католичество еще не вступило в силу, поскольку папа пока не признал его, и официальное письмо об отпущении грехов королю Наваррскому не получено. Однако Парламент Парижа, до сих пор находившийся в руках членов Лиги, 28 июня 1593 года сделал заявление, в котором говорилось, что французская корона не может принадлежать иностранным принцу или принцессе, и тем самым лишил возможности занять трон не только короля Испании, его дочь Изабеллу и всех испанских или австрийских претендентов, но также и Гизов, представителей Лотарингского дома, в чьих жилах не текла королевская кровь, – несмотря на то, что они издавна посягали на французский престол как потомки Карла Великого.
Разгневанный герцог Майенский завел было речь о том, чтобы отменить решение Парламента, который сыграл с ним злую шутку. Председатель Леметр пре рвал его выступление. «Да будет вам известно, сударь, – заявил он, – что Парламент никого не обманывает и ни с кем не играет, но всякому отдает должное». Решение осталось в силе, и Парламент Парижа еще увереннее встал на сторону короля, а созыв Генеральных штатов, где преобладали приверженцы Лиги, был отложен, как оказалось, навсегда.
За военными успехами короля Генриха IV, завоевавшего один за другим города, находившиеся под властью Лиги, и замки своих противников, вскоре последовали стихийные выступления народа, уставшего от безвластия и страданий, от него проистекавших. Лион подал пример, с криками «Да здравствует французская свобода!» открыв ворота Альфонсо д’Орнано, сражавшемуся за короля в Дофинэ. Капитуляция Руана, или, вернее, его градоначальника господина де Виллара, дорого обошлась казне. Выплаченная сумма превысила три миллиона.
Генрих IV
Тем временем король решил направиться к Парижу, где его друзья, «политики», – так члены Лиги называли горожан – сторонников мира – активно трудились над тем, чтобы обеспечить ему вход в столицу, которую три года тому назад он безуспешно осаждал в течение нескольких месяцев, поскольку активно вести военную операцию ему мешала любовь к своему народу, пусть даже непокорному. Майен выехал из Парижа навстречу новым иностранным войскам, оставив охрану города на графа де Бриссака и Совет шестнадцати – представителей от шестнадцати парижских районов в Лиге. Тогда «политики» попросили у купеческого старшины разрешения образовать ассамблеи, чтобы обеспечить в городе порядок и помочь беднякам. Тот отказался, сославшись на то, что господин де Майен будет недоволен.
– Значит, вы не купеческий старшина, а старшина при господине де Майене? – спросили его горожане роялисты.
– Я не принадлежу ни испанцам, ни тем более господину де Майену, – ответил тот. – Мне бы хотелось примирить вас с Шестнадцатью!
– А мы не желаем мириться со злодеями, – воскликнули «политики», – мы честные люди.
Парламент запретил Шестнадцати и их сторонникам собираться в Париже под угрозой смертной казни.
Между тем губернатор Парижа, господин де Бриссак, встретился со своим родственником, господином д’Эпинэ Сен-Люком, главнокомандующим армией короля Генриха IV, и они договорились, что 22 марта Бриссак впустит короля в Париж.
Генрих IV вышел из Санлиса со своими войсками и в полночь уже был в Сен-Дени, откуда двинулся на Париж. Ночь была темная и ненастная, лил дождь, и король немного запаздывал. В три часа ночи заранее уведомленные «политики» вооружились и заняли указанные им посты. Сам Бриссак стоял у Новых ворот, а городской советник Ланглуа – у ворот Сен-Дени. Между четырьмя и пятью часами утра у ворот Сен-Дени и Новых ворот почти одновременно появились Витри и Сен-Люк со своими полками, и им тотчас же открыли. Королевские войска вошли в Париж и рассредоточились по разным районам, не встретив сопротивления. Ландскнехтов, не желавших пропускать их на набережной Эколь, либо прирезали на месте, либо побросали в реку. Король ехал сразу за авангардом; еще не было шести утра, когда он миновал подъемный мост Новых ворот.
Бриссак ждал его там, и король тут же сам опоясал его белым шарфом, условным знаком роялистов, обнял и назвал «господином маршалом». Толпа вокруг государя, который шел по улице Сент-Оноре, все росла, и он благожелательно встречал тех, кто старался пробраться к нему поближе. «Не мешайте им, – говорил он страже, – они так хотят увидеть короля». И с грустью выслушав тех, кто сообщил ему о сопротивлении и гибели ландскнехтов, произнес: «Я охотно заплатил бы пятьдесят тысяч экю за право сказать, что я взял Париж, и это не стоило жизни ни одному человеку». Каждое слово короля свидетельствовало о его врожденной доброте и душевном благородстве и вызывало новые взрывы восторга. Король зашел в собор Нотр-Дам и оттуда направился в Лувр, не встретив ни малейшего сопротивления даже в округах, некогда особенно преданных Лиге. Тех же, кто пробовал собираться в группы, тут же сметали толпы народа, не дожидаясь, пока подойдут королевские войска. В десять часов утра король стал хозяином всего города; в три часа дня посол Испании покинул Париж вместе с тремя тысячами солдат испанской армии, дав обещание больше никогда не служить противникам Генриха IV на территории Франции. Король наблюдал, как они выходили через ворота Сен-Дени. Поскольку солдаты его приветствовали, Генрих ответил им, сказав такие слова: «Идите, господа, расскажите обо мне своему повелителю, но больше сюда не возвращайтесь».
Тем временем ожесточенная война с Испанией продолжалась, обе стороны искусно вели боевые действия, и поначалу союзником испанцев во Франции был герцог Майенский. После сражения при Фонтэн-Франсез, когда король лично привел войска к победе, его военная слава стала для всех неоспоримой. Это косвенным образом способствовало примирению с Римом, с которым долго велись переговоры, и вскоре эдикт, подписанный в Фоламбре в январе 1596 года, наряду с капитуляцией господина де Майена закрепил и условия мира, за которые Генрих IV заплатил звонкой монетой.
Благодаря мудрому, честному и умелому управлению Сюлли, министра и друга короля, порядок в делах вскоре восстановился и прекратились злоупотребления, вызывавшие серьезные финансовые трудности в
