над киевским, потому что Константинополь был в упадке и греки подписали унию с католиками, а Киев был то под Польшей, то под Литвой. Поэтому произошел раскол русской церкви. Противники реформы, старообрядцы, а это много – седьмая часть населения, стали подвергаться гонениям. Старообрядцы проводили богослужение по старым книгам и со старыми иконами. За открытую продажу старообрядческих икон можно было угодить в тюрьму, поэтому появился один из самых больших и доходных «черных рынков» в русской истории. Обеспечивали этот рынок офени-иконщики. А деньги там крутились очень большие. Во-первых, старообрядцы готовы были хорошо платить за новописные образа. Ктому же их общины обитали в труднодоступных местах, подальше от «никониан» и властей. Во-вторых, офени-старинщики выменивали или покупали древние иконы, которые затем перепродавали коллекционерам во много раз дороже. Так что было, о чем беспокоиться, что скрывать и от обывателей, и от полиции. А там, где есть «черный рынок», всегда есть преступность, поэтому именно говор «офеней» стал основой для воровского жаргона «фени».
Тихомир понятливо закивал и спросил:
– Так что вы сказали фельдшеру?
Хранитель рассмеялся и перевел:
– «Мне говорил один господин, что в столичном городе Москве строится чудесная церковь. Правда?».
* * *
Днем вернулся фельдшер, который привез на телеге Ваньки уже заметно окрепшего Третьяка и взволнованно рассказал:
– В больницу приходила полиция! А после «свои люди» нашептали, что из Москвы приехали бандиты, и не какие-то там «золоторотцы», а видно, что серьезные – убийцы. Все вас ищут. Надо срочно уезжать!
Хранитель понятливо кивнул, а фельдшер передал ему бланки паспортов.
– Только три, – с сожалением сказал он.
Хранитель посмотрел на бланки и удовлетворенно сказал:
– Малость пожелтевшие. И печати под разным углом. Это замечательно!
Они крепко пожали друг другу руки.
* * *
Марфа засуетилась собираться.
* * *
Хранитель, вздохнув, подошел к маленькому умывальнику с зеркальцем и пригладил усы. Он с сожалением начал бриться.
* * *
После процедуры Хранитель уселся за колченогий стол, разложил бланки паспортов и начал заполнять один из них правой рукой:
– Ну что же, господа хорошие! Придумывайте себе имена да фамилии!
Закончив его, он разбавил чернила водой и пояснил Тихомиру:
– Для отличия цвета.
Тихомир напряженно произнес:
– Понимаю.
Хранитель перехватил перо в левую руку и начал заполнять второй бланк левой рукой.
После чего, довольно крякнув, вышел из-за стола и жестом пригласил Тихомира присесть:
– Прошу вас, дорогой мой боярин Тихомир Андреевич Медведь! В гимназии, понятное дело, учили каллиграфии, – пишите себе сами.
* * *
Услышав «боярин», Марфа настороженно посмотрела на Тихомира…
* * *
Телега выехала из города, и Тихомир услышал дальний фабричный гудок – конец смены.
Ему вспомнились тульские заводы, и он подумал про отца: «Что он скажет, когда узнает?»
Эпизод 2
Отец
1–3 мая 1862 года между Тулой и Москвой
– Доброе утро, Андрей Георгиевич, – сказал секретарь, сопровождая взглядом энергичный шаг импозантного мужчины в возрасте.
Мужчина, не отвечая и не оборачиваясь, твердой походкой прошел по длинному коридору к объемной приемной, в которой, несмотря на ранее утро, скопилось достаточно много посетителей.
* * *
В приемной слышался шепот подрядчиков и поставщиков:
– Идет!
– Как настроение?
– Примет ли?
– Давай подождем и посмотрим.
Мужчина прошел прямо в кабинет и никого не удосужился удостоить своим вниманием.
Окружающие знали, что он уже в своих мыслях. Оно и понятно – кто бы еще смог за какие-то десять лет сколотить такое состояние!
Для посетителей слишком многое было поставлено на карту, поэтому они безропотно ждали аудиенции миллионщика, которого уважительно прозвали «Железный».
* * *
В кабинете Андрей Георгиевич уселся в кресло, обитое зеленой кожей, за широкий, изысканный, карельской карликовой березы стол, на котором не было ничего, кроме золотого письменного прибора и местной свежей газеты.
Секретарь начал тараторить о планах на день:
– Без четверти девять – господа с Урала, в девять – важная встреча с представителями Военного министерства.
* * *
Секретарь осекся, краем глаза уловив останавливающий жест руки Андрея Георгиевича.
Андрей Георгиевич не отрываясь смотрел на передовицу газеты «Тульские губернские ведомости»: «ТРАГЕДИЯ В КОСТЯНКАХ».
Секретарь был очень удивлен и сам впал в ступор, когда понял, что Железный хочет, но не может взять эту злополучную газету, чтобы прочитать.
Замешательство длилось не более полуминуты, когда скулы Андрея Георгиевича напряглись, и он отрывисто, четко и с тоном, не позволяющим отлагательств, произнес:
– Все встречи отменить! Срочно подготовить дормез на Воронеж! Хотя нет, давай на Москву!
Секретарь уточнил:
– Запрягать четверкой?
В ответ Железный кивнул.
Уже в дверях кабинета уходящий быстрым шагом секретарь услышал:
– И позови мне Артамонова.
* * *
Когда секретарь вышел, Железный трясущейся рукой взял газету и начал читать.
Дверь в кабинет без стука аккуратно приоткрылась, и через небольшую щелку в нее быстро протиснулся невысокий худощавый человек.
Андрей Георгиевич передал ему газету:
– Сергей Демьянович, мне нужны твои связи в полиции!
* * *
По прибытию в Москву Андрей Георгиевич был искренне удивлен, когда застал в особняке Лукерью Митрофановну
с детьми – живыми и здоровыми. Та бросилась к нему в объятья и горько расплакалась.
* * *
Вдова Тихомира Богдановича, постоянно сбиваясь и рыдая, рассказала:
– Ночью меня разбудили крики. Я прошу закрывать ставни на окне в моих покоях, поэтому ничего не могла понять. Тихомир Богданович пришел ко мне, и мы вместе разбудили детей. Муж повел нас в кабинет, и мы спустились в его погреб. Он зажег свечку, отодвинул стеллаж с бутылями, за которым был лаз. Муж повелел: «Это подземный ход прямо на берег реки. Идите туда семьдесят шагов. Упретесь в небольшую дверь. Выходите и ждите меня на берегу. Я пойду на двор и успокою народ. Сразу закрой за мной засов на люке погреба». Он расцеловал нас и поднялся наверх.
Лукерья Митрофановна разрыдалась еще пуще.
Андрей Георгиевич спросил ее:
– А дальше что?
Вдова продолжила:
– Я сделала все, как велел Тихомир Богданович. Только дверь подземного хода не открывалась, как мы ни старались. Тогда мы вернулись в погреб. Там был ужасный жар и запах дыма. Мы поняли, что в доме пожар. Нечем было дышать, и мы пошли через подземный ход, чтобы снова попробовать открыть дверь. Так мы делали несколько раз, но ничего не получалось. Скоро стало понятно, что пожар утих. Очень хотелось пить, но в погребе воды не было – одни наливки. Сначала мы боялись открывать люк из погреба, а потом пробовали, но у нас ничего не получилось. Видно, люк был
