Кроме сего, удалось мне побывать и в межевой канцелярии, для распроведывания о том, в каком положении находилось наше межевое дело по Шадской деревне? Я узнал, что планы там со всех мест сняты и что происходили многие споры и страшная такая путаница, что землемер Тархов был не рад жизни, что принужден был послать другого межевщика Сатина, и что сей также, со многими хлопотами дело сие кончил и планы представил в межевую канцелярию. Но оная еще в рассматривание их не входила и едва ли не отошлет в тамбовскую межевую контору, находившуюся тогда в городе Козлове, и предоставит дело сие суждению оной. Все сие хотя меня не радовало, но и не печалило, а принуждало вновь вооружиться терпением и смотреть, что будет.
Наконец, кончилась паша бешеная и сумасбродная масляница и наступил великий пост. И тогда не стали мы уже ни минуты долее медлить, а исправив остальные покупки и распрощавшись со всеми нашими друзьями и кашинскими родными, обещавшими к нам в сие лето приехать, простились с Москвою во вторник на первой неделе поста, бывший тогда 13–го февраля.
О сем обратном путешествии замечу я только то, что дорога была очень дурна и от множества ухабов крайне беспокойна. В деревню свою опять мы, для снегов, не заезжали, а обедали на заводе, куда к нам выезжал брат Михайло Матвеевич и вез с собою к нам опять своего сына. В Федешове же у наших родных Кислинских принуждены мы был даже дневать и взять отдохновение: так растрясла и расколотила нас дорога! Тут, пользуясь сим досугом и желая удовлетворить любопытство хозяина, нарисовал я впервые ему, сухими красками, изображение пускания в Москве шара, которая картинка цела у него и поныне еще в Федешове. А отправившись из Федешова и повидавшись в Туле с г. Давыдовым, приехали мы благополучно назад в свой Богородицк, в понедельник второй недели, и нашли тут всех своих в добром здоровье, а городских наших друзей, обрадовавшихся нашему приезду и тотчас нас посетивших.
Таким образом, кончив благополучно свое путешествие, принялся я опять за все прежние свои упражнения, а особливо за сочинение своего «Магазина», и занимался сим во все течение великого поста с такою прилежностью, что успел опять наготовить материала на несколько месяцев и тем себя на всю весну обеспечить. Между тем не позабыты были также и краски, а особливо сухие: не одну, а несколько картин нарисовал я ими. На сея раз и прежде всего — самое то изображение спускания шара, которое и поныне еще украшает мои стены; также образа Спаса и Богородицы, стоящие ныне в зале.
Кроме сего, имел я неизъяснимое удовольствие видеть книгу свою «О благополучии», наконец напечатанную. Г. Новиков не преминул тотчас прислать ко мне выговоренные экземпляры, и я не мог книгою сею довольно налюбоваться и благодарил Господа, что Он удостоил, наконец, сей мой труд быть напечатанным, следовательно быть чрез то увековеченным. И достопамятно: что не успел я оной получить, как явился случай в Коломне, и мне восхотелось одним экземпляром подарить давнишнего своего знакомца отца Иероняма, бывшего тогда уже иеромонахом. И подарок сей был ему крайне полезен и книга сия над первым над ним оказала свое действие и помогла ему себя исправить я преодолеть страсть, его губившую. Не могу изобразить, с каким удовольствием читал я впоследствии временя его о том уведомление и те благодарения, им мне за то приносимые. Не с меньшим удовольствием читал я и то крайне лестное для меня одобрение моей книги, которое напечатано было в газетах при объявлении о продаже оной; словом, для меня эпоха сия была очень достопамятная и важная.
Впрочем, занимался я в сие время, а особливо пред наступлением весны, чтением новокупленных книг, а особливо садовых г. Гиршфельда, которые так меня собою очаровали, что я, начавши оные читать, не выпустил их почти из рук, покуда не прочел всех оных. И особливого замечания достойно, что самые сии книги и преобразили совсем мои виды относительно до садов. И как до сего времени привержен я был к системе Ленотровой и любил сады регулярные, так, напротив того, в сие время их совсем разлюбил ни получил вкус в садах новых, названных садами иррегулярными, натуральными, ибо английские сады сего рода грешно было называть. И г. Гиршфельд умел так меня ими прельстить, что я с того времени дышал почти желанием видеть сад, по сим правилам расположенный. А как желание нашего наместника, чтоб завести садик подле дворца богородицкого, было к тому очень кстати и предлагало мне наиудобнейшие к практикованию себя в сем совсем новом искусстве случае, — то и решился я сад сей основать и расположить не инако, как в сем новом вкусе. А потому и стал с превеличайшею уже нетерпеливостию дожидаться наступления весны, чтоб тотчас сим делом заняться. Но и до того еще времени образовал многие части оного в своем воображении и располагал в мыслях, где бы что наиудобнее было сделать.
Итак, не успела весна вскрыться, а мы отпраздновать свою Святую неделю, случившуюся в сем году в начале апреля, — как и приступил я к сему важнейшему и многодельнейшему труду во все мое пребывание в Богородицке. Мое первое дело было обегать все обнажившиеся от снега высокие и беспорядочнейшие берега и горы, прикосновенные с нашей стороны к большому пред дворцом находящемуся пруду, и на всяком месте останавливался смотреть и соображаться с мыслями о том, к чему бы которое место было способнее и где бы произвесть мне водяные, где лесные, где луговые украшения, где обделать, сообразно с новым видом бугры и горы, где произвесть каменные осыпи, где проложить широкие, удобные для езды, и где узкие, назначаемые для одного только хода, дороги и дорожки, где смастерить разных родов мосточки, и потом где б со временем произвести и разные садовые здания и отдыхалинцы, и прочее тому подобное. Все сие, бегая и ходя несколько дней сряду по всем сим неровным местам, не только я придумывал, но в мыслях своих изображал их уже в том виде, какой должны они получить по отделке и разросшись. И не успевала какая отменная мысль родиться в моем воображении, как спешил уже я изображать ее на бумаге не планами и не обыкновенными садовыми чертежами, а ландшафтами и теми разнообразными садовыми сценами, какие должны были впредь иметь и в самой натуре свое существование. Сообразившись сим образом с мыслями, поделав в воображении своем целые сотни разных затеев и набив всю голову свою множеством разнообразных сцен и будущих видов, — приступил я к производству их в самое действие. И как скоро земля сколько–нибудь обсохла и можно было уже работать, то, учинив наряд с волости множества работных людей без лошадей и с лошадьми и назначив саженью места, где чему быть, — велел я кому сравнивать и раскапывать места, бугры и горы, кому рыть углубления для водоемов, кому обнажать и обрывать горы с новооткрытыми и прекрасными мраморными песками, кому делать набережные, кому срывать косогорье и проводить дороги, кому возить деревья из лесу, кому возить каменья для обделки иных мест, кому садить и поливать оные. И между тем, как все сие и прочее, тому подобное, по указанию к наставлению моему, производимо было садовниками и солдатами, служившими приставами над работниками, — сам я наиболее занимался важнейшими и такими делами, которые никто, кроме меня, не мог производить в действо.
