Он говорил себе, что его решение остаться в клане изначально было делом случая — ранение, жеребая кобыла, на которой нельзя ехать, сломанное копье. И все же в глубине души Снимающий Голову знал правду. Главной причиной стала эта стройная девушка и ее семья.
Он все еще с трудом верил, что возглавляет этот клан. После Великой Битвы в живых не осталось никого из вождей, и молодые воины провозгласили вождем его. Лишь благодаря помощи и советам своего тестя, Койота, и старого шамана, Белого Бизона, он смог справиться с этой ролью. И теперь, признанный в этом качестве вождями других кланов на Большом Совете, Снимающий Голову чувствовал себя более уверенно. Почти самоуверенно, если говорить честно.
Он надолго запомнит, как его самоуверенность разбилась вдребезги.
Услышав шум, Снимающий Голову обернулся. К границе лагеря приближались три всадника; они пели, кричали и вели в поводу двух лошадей. Опытный глаз вождя сразу отметил, что этих лошадей он раньше никогда не видел. Он понял это еще до того, как узнал седоков.
Тот, что держался впереди, был дерзкий молодой воин, на которого вождь уже обращал внимание раньше. Этот юноша, еще будучи учеником — Кроликом, казался мрачным и невнимательным, но, несмотря на это, проявил себя неплохим всадником, хотя Снимающего Голову приводила в отчаяние его недисциплинированность. «Как же его зовут?» — пытался вспомнить вождь. Другие мальчишки дали юноше прозвище, которое накрепко к нему пристало. Оно было как-то связано с его неприятным характером. Ах, вот оно! Юношу звали Барсук. Это — зверь угрюмый и агрессивный, и имя очень подошло молодому человеку.
Снимающий Голову улыбнулся, подумав о том, как в племени даются имена. Свое он получил в первый же день, когда его нашли люди. Раненый и ослабевший, испанец снял тогда шлем, но следившим за ним показалось, что он снял голову. Разведчики пошутили, но имя прилипло. Наверное, мало кто помнит происхождение его имени, но теперь оно кажется Снимающему Голову не менее подходящим, чем прежнее — Хуан Гарсия.
Барсук был уже близко, и Снимающий Голову видел, что тот на скаку размахивает над головой оружием, кричит и поет.
В душе вождя шевельнулось смутное чувство тревоги. Он не мог бы точно назвать причину своего мрачного предчувствия, но оно было. Предчувствие раздражало, оно ныло и дергало, словно заноза в нарывающем пальце. Что же случилось?
Койот вышел из своего типи, стоявшего поблизости, кивнул зятю и сел. Снимающий Голову заметил, что Койот тоже выглядит озабоченным. В самом воздухе ощущалось нарастающее беспокойство.
Барсук пел, точнее, нараспев немелодично восхвалял свою доблесть. Двое мужчин могли расслышать только часть слов.
— ...встретил врага и убил его... добыл великую славу... снова раскрасили свои лица кровью...
Снимающий Голову увидел, что лбы Барсука и обоих его спутников разрисованы кровью. Такой обряд иногда использовался, чтобы показать, что молодой воин вступил в пору мужества. Ему мазали лицо кровью первого убитого им бизона в знак успеха.
Но эти юноши уже прошли посвящение в воины. К чему тогда этот повторный ритуал?
Снимающий Голову взглянул на непривычное оружие в руках юного Барсука, потом на двух незнакомых лошадей. Слабея от ужаса, он начал понимать значение повторного кровавого ритуала.
Юноши столкнулись с одним или двумя Крушителями Черепов и победили их. Кровавые метки были нанесены вновь как свидетельство того, что эти юнцы впервые убили человека.
Молодой вождь даже немного удивился тому, насколько это его встревожило. Он сам убивал. Наверное, будет делать это и в будущем, если понадобится. Если понадобится. Дело, видимо, в этом. И все же тут есть еще что-то.
— Скверная история, Снимающий Голову, — заговорил Койот. — Молодые не должны совершать самостоятельные военные набеги без разрешения вождя и совета.
Конечно. Молодой вождь был слишком неопытен и упустил из виду главную проблему. Поступать так, как эти юнцы, значило бросать вызов его власти.
Кроме того, такие безрассудные действия легко могли навлечь опасность на племя. Создать для своих угрозу набега Крушителей Черепов — да это просто немыслимо!
— Ты созовешь совет? — спросил Койот самым будничным тоном.
Снимающий Голову не переставал восхищаться умением тестя советовать и подсказывать так, чтобы это было совершенно незаметно. Конечно же, совет — это то, что нужно. Он кивнул как раз в тот момент, когда Белый Бизон, шаман, быстрыми шагами пройдя через весь лагерь, приблизился к ним. Старик остановился, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы.
— Вы видели? — спросил он.
— Конечно, — это ответил Койот. — Сегодня вечером вождь соберет совет, чтобы решить, что делать.
Он жестом предложил вновь пришедшему сесть, и втроем они принялись обсуждать возникшую проблему.
К моменту наступления полной темноты — а именно на это время был назначен совет — вся деревня взволнованно гудела. Многие члены клана, те, кто помоложе, были в приподнятом настроении, пели и танцевали, радуясь успеху юных воинов. Как ни странно, некоторые из них, казалось, считали, что совет собирается в честь этого события. И они, конечно, не ожидали неодобрения.
Более взрослые воины хранили сдержанность и спокойствие, понимая всю серьезность ситуации.
Лошадники оказались в сложном положении и выглядели растерянными. Они были молоды и горячи, поэтому с легкостью могли понять нарушителей порядка и, возможно, даже восхищались ими. И в то же время суровое обучение, сделавшее их первым на Равнинах дисциплинированным конным отрядом, заставляло возмущаться этим откровенным вызовом власти.
Да и сам Снимающий Голову испытывал двойственное чувство. Несколько лет назад он сам вовсю нарушал правила некой далекой военной Академии. Вождь мог поставить себя на место этих неудержимых, юных, горячих голов. Наверное, именно по этой причине он знал, что лучше подавить бунт против власти в самом зародыше.
Был разожжен костер совета, и люди начали заполнять освещенный круг, отыскивая удобные места. Там, где сидела молодежь, все еще царила счастливая, праздничная атмосфера.
Койот понял, что впереди их ждут проблемы, может быть, даже худшие, чем они предположили, когда появились молодые воины. Троих виновников события сопровождали еще несколько человек, и у всех были раскрашены лица. Кровавая символическая церемония получила продолжение. На лбу у каждого члена этой компании красной краской был нанесен широкий мазок.
Раскрашивание лица не было чем-то необычным. Во время ритуальных танцев оно порой бывало весьма затейливым и впечатляющим. Но сейчас совсем другое дело. Речь шла не о ритуалах. Налицо были молодые мужчины, объединившиеся в группу и украсившие лоб широкой красной полосой. Безусловно, она должна была обозначать мазок кровью. Койот опасался, что она должна была также символизировать вызов власти.