Обстоятельства благоприятствовали предприимчивому Батисту, и он набрал изрядное количество пассажиров; все вместе они представляли столь пестрое и странное смешение наречий, страстей, мнений и желаний, какое ни один любитель различия характеров не может даже и вообразить. Здесь были несколько мелких торговцев: иные из них возвращались из скитаний по Германии и Франции, иные направлялись на юг с запасом товаров; несколько бедных студентов, вознамерившихся совершить литературное паломничество в Рим; один или два художника-энтузиаста, не наделенные ни вкусом, ни уменьем, но жаждущие узреть небеса и краски Италии; труппа уличных жонглеров, оставивших Неаполь, чтобы попытать счастья среди сонных и менее искушенных, чем их соотечественники, обитателей Швабии;note 15 несколько бездомных бродяг; до десятка предпринимателей, живущих собственной изворотливостью; и целая стая тех, кого французы называют «темными личностями»: титул, за который ныне, как ни удивительно, соперничают и подонки общества, и класс, поставляющий для оного вождей и правителей.
Все эти пассажиры, описывать которых более подробно нет нужды, являли собой большинство, без коего не обходится ни одно внушительное представление. Были и те, кто держался в стороне; но они принадлежали к иному сословию. Чуть поодаль от вплотную подступившей к воротам шумной толпы, над которой вздымались руки и мелькали головы самых задорных крикунов, расположился путешественник почтенного возраста, сохранивший, однако, красивую осанку; одет он был в дорожное платье, приличествующее человеку благородного происхождения, и имел при себе для услуг троих, наряженных в ливреи лакеев. Впрочем, и без того в нем можно было угадать любимца фортуны, если о том, что есть добро и зло, судить в согласии с общественным мнением. Подле старика, опершись на его руку, стояла юная, миловидная девушка; и у кого бы не сжалось сердце при взгляде на бледное, очаровательное личико, озаряемое приятной улыбкой, которая появлялась при всяком новом взрыве глупости со стороны бесчинствующей толпы! Несмотря на блеклость тонов, красота этой юной особы была почти совершенна. Хрупкое здоровье не препятствовало девушке забавляться доводами словоохотливых ораторов и поражаться нравам грубых и невежественных и вместе с тем придирчивых людей. Юноша, — судя по короткому плащу и прочим деталям костюма, швейцарский воин на иностранной службе, что было вполне естественно для данного возраста, — непринужденно, как давний знакомый, отвечал на вопросы, с которыми время от времени обращались к нему молодая особа и престарелый господин; но дорожное его снаряжение свидетельствовало о том, что он принадлежит к несколько другому обществу. Из всех пассажиров, что не были втянуты в бурные словопрения у ворот, этот юный воин — собеседники называли его Сигизмундом — наиболее пристально следил за ходом диспута. Телосложением подобный Геркулесу и наделенный недюжинной физической силой, юноша был необычайно возбужден. Щеки его, цветущие румянцем на горном воздухе, порой бледнели, под стать поникшей красоте собеседницы; порой же кровь бросалась ему в лицо, и жилка на лбу взбухала, готовая вот-вот лопнуть. Ответив на вопрос, юноша умолкал; казалось, он успокаивался — и только изредка судорожно сжимал рукоять меча, выдавая этим свое волнение.
Скандал длился уже довольно долго; глотки стали пересыхать, голоса осипли, фразы сделались почти бессвязны, как вдруг неожиданное, еще более тревожное событие прекратило переполох. Близ толпы рыскали две огромные собаки, высматривая, не обнаружатся ли их хозяева среди мятущихся человеческих тел, запрудивших подступ к воротам. Одна собака была покрыта густой, короткой шерстью грязновато-желтого цвета, с тусклыми белыми пятнами кое-где на туловище, на лапах и на горле. Вторую природа наделила косматой, черной, с бурым оттенком, шкурой. Что касается веса и мощи, разница меж двумя псами была незначительной, хотя первый, пожалуй, обладал некоторым преимуществом, имея более длинные, чем у соперника, лапы.
Какой выдающийся ум сумеет объяснить, сыграл ли тут свою роль звериный инстинкт, поскольку толпа рядом бесновалась самым неистовым образом, или каждому псу смутно представилось, что хозяева сражаются в противоборствующих рядах и что им, как преданным оруженосцам, следует также вступить в битву ради поддержания чести своих покровителей? Как бы то ни было, соперники, смерив один другого продолжительным оценивающим взглядом, вдруг стремительно бросились вперед и сцепились, как это и подобает особям подобного рода. Столкновение было ужасающим и схватка самой остервенелой, какая только может произойти меж двумя такими огромными псами. Рычание, подобное львиному, перекрыло шум человеческих голосов. Все замолкли, словно онемев, и повернулись к дерущимся. Девушка, затрепетав, отпрянула с испуганным видом; юноша выступил вперед, намереваясь защитить ее, ибо схватка происходила почти рядом с ними, но, несмотря на свою быстроту и силу, не отважился вмешаться в столь яростную драку. Звери уже были готовы разорвать друг друга, когда к ним, растолкав зевак, подбежали одновременно двое мужчин. Один — в черной рясе и остроконечной стеганой шапочке, вроде тех, что носят в Азии, подпоясанный белым поясом монаха-августинцаnote 16; другой, судя по платью, большой любитель плавать по морям, хотя что-то в его облике и мешало наблюдателю окончательно записать его в моряки. Первый — с округлым белым, румяным, счастливым лицом, хранившим выражение покоя и готовности прийти на помощь ближнему; второй — смуглый, с резкими чертами и сверкающим взором итальянца.
— Уберто! — укоризненно, с обиженным видом, воскликнул монах, несомненно, рассчитывая произвести впечатление не на собаку, но на более разумное создание, так и не осмелившееся вмешаться в бешеную схватку. — Уберто! Как! Разве ты забыл все, чему тебя учили? Или тебе не дорого твое доброе имя?
Итальянец не стал тратить времени на увещевания; с безрассудной смелостью он набросился на собак и колотил их до тех пор, пока не разнял соперников, причем большая часть пинков и колотушек досталась вступившемуся за монаха-августинца. Едва этот подвиг был свершен, как итальянец наскоро отдышался и обратился к псу с грозным видом хозяина, привыкшего к беспрекословному повиновению:
— Эй, Неттуно! Что это значит? Странная забава — ссориться с питомцем Святого Бернарда!note 17 Тьфу, глупый ты пес! Мне стыдно за тебя, Неттуно: ты столько плавал по морям, и вот — не смог проявить выдержку возле этой пресной лужи!
Пес, который был поистине великолепным представителем знаменитой породы ньюфаундлендов, повесил голову и с покаянным видом приблизился к хозяину, волоча хвост по земле; тогда как его недавний соперник преспокойно уселся неподалеку с почти монашеским достоинством и поглядывал то на говорившего, то на своего врага, словно желая понять значение упреков, которые его храбрый противник принял столь безропотно.
