Чиновник вытер вспотевший лоб громадным платком.
— Я уступаю силе… Слышишь, Францель! Я уступаю этим господам, потому что у меня нет другого выхода. Я не военный, не дуэлянт. Господа, идите в гостиницу, пообедайте, а ты, Францель, беги к почтмейстеру, пусть даст самую большую карету. Отправим всех сразу к господину фельдмаршалу фон Меншиков.
Городская гостиница и трактир при ней помещались тут же на площади в старинном доме с необыкновенно островерхой крышей. Ее скат начинался где-то на уровне второго этажа и поднимался вверх еще на один этаж и на два чердачных. Под самым щипцем кровли поперек улицы торчала массивная балка с прикрепленным к ней блоком для подъема тяжестей. Видимо, оба чердачных этажа служили торговыми складами для товаров.
В отличие от ратхауза гостиница оказалась закрыта намертво. Аким Яблоков долго стучал дверным молотком, прислушивался и снова стучал. Внутри здания слышались голоса, кто-то пел, но открывать не шли.
— А ну, Тимофей! — приказал Аким матрозу. — Давай постучи ты. Да погромче!
Высоченный Тимофей не заставил себя просить. Дверной молоток ему не понадобился. Он огляделся, чтобы не зашибить товарищей, примерился и так трахнул в дверь огромным ботфортом, что, казалось, все здание вздрогнуло. Трахнул раз, потом еще. После третьего раза послышались торопливые шаги, скрип отодвигаемого засова, дверь приотворилась, и оттуда высунулась голова слуги в свисающем на ухо колпаке.
— Сегодня у нас закрыто, сегодня здесь пируют господа дворяне. Никого пускать не велено, — торопливо сказал он и попытался затворить дверь перед носом посетителей. Но не тут-то было. Тимофей надавил плечом, створка двери распахнулась, и слуга оказался притиснутым ею к стене.
— Хозяин! — завопил он, силясь высвободиться. — Хозяин! Разбойники!
Выбежавший на крик хозяин гостиницы, увидев форменные мундиры, смутился, затем отвесил низкий поклон.
— Милости просим. Для таких гостей мое заведение открыто всегда! Глупый парень подумал, что ломятся какие-нибудь рыбаки или крестьяне, потому и не торопился открывать дверь. Сейчас господа будут устроены. Кроме залы, где сегодня собрались наши окрестные помещики, есть еще свободная горница.
Помещение, куда хозяин провел моряков, на русский глаз выглядело непривычно. Посередине просторной трактирной залы была массивная дубовая лестница, которая вела на антресоли. Оттуда слышались шум и голоса. С потолка на закопченной цепи свисало обычное тележное колесо, утыканное гвоздями. На гвозди были насажены свечи. Таким образом колесо служило своеобразной люстрой.
Второй матроз, Иван, человек бывалый, да и постарше возрастом, оглядев помещение, хмыкнул.
— Эге, и тут берут налог за окна! Я такое уже видывал в голландских землях и в аглицких. Снаружи вроде один этаж, внутри получается как два, а окна посередке. Платить за одну пару. Хитры люди!
Исчезнувший было трактирщик появился в сопровождении двух слуг. Расторопные слуги поспешно накрыли скатертью один из столов под антресолями, подвинули стулья. Трактирщик вопросительно посмотрел на фенрихов.
— Господа будут обедать?
— Будем, — ответил Аким. — Тащи всякой еды, а вина не неси. За питие вина с нас строго спрашивают!
Он первым подвинул себе стул и удобно уселся. Елизар сел на второй. Матрозы потоптались было, поглядели на дверь кухни.
— Садитесь с нами, — разрешил Елизар. — Время военное, чего чиниться.
Матрозы составили к стене сундучки, примостили там же свертки с одеялами, перекрестились на угол, где вместо иконы на полке стоял расписной горшок с колючим мясистым растением, видно привезенным из-за дальних морей, и осторожно присели на самые краешки стульев.
Теперь, когда глаза привыкли к полумраку и к неверному свету свечей, горевших наверху на антресолях, путники увидели, что по другую сторону лестницы за столом сидят четверо военных в иностранных мундирах. На двоих они были канареечного цвета: такие мундиры носили голштинцы. Третий был в красном, значит, датчанин, а самый последний, сидевший в верхнем конце стола, в темном кафтане. Иностранцы ели молча, молча наливали вино в бокалы, молча пили. Русские офицеры, привстав, вежливо поклонились, иностранцы наклонили головы не вставая,
— Ишь важничают, — вполголоса сказал Аким Елизару. — Может, не возьмем их с собой в карету? Пусть сидят тут.
Матрозы весело заржали. Елизар махнул рукой.
— Ладно, свезем, нам не жалко.
Обед подали невкусный: капустный суп, жилистую говядину, кувшин жидкого пива. Нарезая мясо, Елизар машинально прислушивался к тому, что творилось наверху. Потолок хорошо отражал звуки. Пирушка на антресолях была в самом разгаре. Слышались нескладное пение, выкрики, громкий, пьяный смех. Кто-то, сидевший, очевидно, с краю, долго и очень обстоятельно объяснял соседу, что, несмотря на войну, он не намерен в этом году снижать арендную плату. Крестьянам только дай волю, они вообще ничего платить не станут! Его собеседник соглашался, поддакивал.
Вдруг чей-то громкий голос перекрыл весь многоголосый шум:
— Господа! Господа! Внимание! Господа, я предлагаю выпить за здоровье короля!
— Какого короля? — крикнул другой голос. — Король сгинул.
— Выпьем за здоровье короля Швеции, Карла Двенадцатого, которому мы все дали верноподданническую присягу. Выпьем за здоровье короля-рыцаря!
— К черту! — прервал провозглашавшего здравницу чей-то грубый, хрипловатый бас. — С какой это стати мы, дворяне, станем пить за здоровье этого легкомысленного мальчишки!
— Король великий полководец! — не унимался первый. — Шведские львы покорят весь мир.
— Замолчите, юнкер! Ваш лев сидит в турецкой клетке, исклеванный русским орлом.
— Я предлагаю выпить за царя Петра! Он ценит дворянство! — крикнул новый голос.
— Перестаньте, сосед! Царь Петр сам неотесанный мужлан, и придворные его — мужики. Разве царское дело — самому плотничать!
Спор все больше и больше разгорался.
— Аким! — тихо сказал Елизар. — Ешь быстрее. Надо бы нам отседа уйти. Негоже офицерам российского флота слушать такие речи.
Аким кивнул, отправил в рот огромный кусище мяса и только собирался запить его пивом, как сверху вниз по лестнице с грохотом простучали чьи-то тяжелые башмаки.
— Юнкер, вернитесь! — кричали сверху.
— Нет! — твердил немецкий дворянчик, пошатываясь и повисая на перилах. — Нет, я оскорблен! Моя честь уязвлена!
Снова по лестнице прогрохотали шаги — спускались еще несколько человек.
Аким, запрокинув голову, пил, стараясь скорее прожевать и проглотить жесткую еду. Вдруг перед столом, за которым сидели русские моряки, появилась странная фигура, в съехавшем набок парике, в расстегнутом камзоле и жилете и с задранными до локтей рукавами верхней одежды, так что за пышными кружевными манжетами видна была старая, разлезшаяся на локте рубаха.
