Сержантом был никто иной, как Тюльпан. Он отыскал для неё грязный барак, где по прошествии всего лишь нескольких дней мы его видели занимающимся любовью; и он добился этого несмотря на угрозы скорее убить себя, чем отдаться, ибо она мол, в свои двадцать пять лет - непорочная девица. Ясно, что она себя вовсе не убила, а Тюльпан, если когда и каялся, то не кусал себе локти всякий день, когда отдавался чувствам, ибо она была не любовницей, отдававшей себя, а королевой кровопийцев, любовных кровопийцев, что ещё хуже, да вдобавок ещё и не выносимо болтлива. Он убедил себя никогда не слушать больше чем половину того потока слов, которым она ему так досаждала. Эту полуглухоту, облегчало впрочем то, что Присцилла, ко всем её клубкам, иголкам, утюгам и крахмалу, была ещё наделена от рождения ужасным вирджинским акцентом. Достаточно наслушавшись, чтобы представить, какое трагическое будущее ему уготовано, однажды, в январе, он открылся Лафайету во время инспектирования в заснеженном лагере, казавшемся в такой холодный день просто вымершим.
- Она хочет за меня замуж, мсье. Вот что приходится мне беспрестанно слышать.
- Тотчас?
- Нет, слава Богу, нет. Впрочем, она католичка и хочет быть обвенчаной только католическим священником, которого в нашем лагере к счастью нет. Не тотчас же, но сразу после войны.
- Это дает вам время.
- Может быть. Но сколько? Всякая война когда-то заканчивается, вот что меня удручает, мсье.
- Она очаровательна.
- Да.
- Малышка, но, говорят, прекрасно сложена, нет?.
- Да, мсье. (Затем рассеяно:) Очень красивая задница, мсье.
- Ах, - вздохнул Лафайет помолчав. - Вот чего не хватает здесь: прекрасных задов. (Мечтательно) - У меня была кузина с прекрасной задницей. Что с ней стало, я себя спрашиваю?
Здесь можно удивиться фамильярности между генерал-майором к тому же и маркизом, и простым сержантом - простолюдином. Но мы в Америке, а не во Франции, а республиканский строй объединял людей чувством равенства. И не забудем, что этим генерал майору и сержанту всего по двадцать лет; а это сближает. И, наконец, с момента высадки 13 июня предыдущего года с брига "Ля Виктори", привезшего их из Испании, в Каролине, в маленьком порту Саут Айнлет, они не разлучались, можно даже сказать не раз делили постель, вплоть до разгрома под Брендивайном, о котором мы говорили - до памятного 11 сентября прошлого года, когда, противостоя объединенным войскам Хоува и Корнуэльса, шеститысячная армия Вашингтона быстро вышла из боя, Сей бесславный разгром мог оказаться губительным для его престижа за границей, и особенно во Франции, откуда повтсанцы безрезультатно ожидали поддержки-если бы не Саратога, месяц спустя, восстановившая ситуацию.
Возле брода у Брендивайн, именовавшегося Чадс форт, разместили батареи, - пустая трата времени, не причинившая вреда англичанам, укрепившимся на другом берегу, в густом лесу. Корпус генерала Салливана, при котором Лафайет и Тюльпан служили волонтерами, не успел перестроиться, как внезапно, после быстрой артподготовки и обстрела из мушкетов, войска Корнуэльса взяли их в кольцо. Дерзкая контратака Вашингтона со свежими силами - между тем, как Лафайет, Тюльпан и несколько офицеров попытались собрать рассеяные войска Салливана - провалилась, был отдан приказ об отступлении - "пункт сбора у брода Честер, в двенадцати милях, джентльмены!". Единственный выход избежать пленения солдат, пушек и фургонов с припасами! Именно тогда Лафайет получил ранение в икру ноги и выпал из седла.
- Прекратите ругаться, маркиз, - сказал черный от копоти и крови товарищ по несчастью, тотчас поднявший и усаживавший его в седло. Им оказался Тюльпан.
Скача с Фанфаном на крупе коня среди других кавалеристов, выказавших удивительную прыть, к месту сбора, Лафайет задыхаясь сказал:
- Спасибо за заботу о моем языке, мсье Тюльпан Но это вы в данный момент не перестаете сыпать проклятиями!
- Все из-за пули в ягодице, маркиз.
Они оказались в одной повозке, везшей их вместе с другими калеками в Филадельфию. В ней им предстояло преодолеть немало мучительных миль, а в городе тем временем пришла пора укладывать вещи: "омары" накопили силы и продвинулись вперед. Пока население бежало к югу или в горы, корабль увозил раненых в Бристоль, и в результате 20 сентября генерал-майор с перевязанной икрой и сержант с повязкой пониже спины оказались в "Вифлееме", госпитале "моравского братства"[2] хоть не в одной кровати, но в одной палате. Братство заботилось прекрасно, пища была сносная. Лафайет научил Тюльпана шахматам, а тот по три часа ежедневно давал ему уроки английского. И месяц спустя все так же вместе они вернулись в армию, штаб которой находился в Форест Тауншипе, Пенсильвания. Лафайет пока что мог носить только один сапог, а Тюльпан мог сидеть только на краешке стула.
Теперь нам нет необходимости обьяснять фамильярность их разговора в то холодное январское утро в Вэлли Фордж по поводу Присциллы Мильтон. Погрузившись в молчание (возможно из-за задницы Присциллы), Лафайет остановился и сказал, вновь ухватив нить разговора:
- В любви, как и в бегстве, нет места извинениям. Не помню, кто это написал, но, дорогой мой, как вы вывернетесь из этой ситуации? Мы здесь застряли до весны. И в настоящее время нет никакой миссии, которую я мог бы вам поручить, чтобы вы немного развеялись. Но я подумаю...
- Заранее благодарю вас.
И они зашагали дальше.
- А порвать? - промолвил, вдруг, Лафайет. - Не могли бы вы порвать с нею?
- Я решился бы на это, только имея под седлом резвого коня.. Впрочем, мсье, она мне ничуть не противна и всегда оказывает радушный прием. Если бы не навязчивая идея о браке, она была бы прекрасной подругой. Но вот супругой я её не вижу. Для супруги ...
- Истинная правда, - сказал Лафайет. - Во время нашего пребывания у "моравских братьев" вы честно признали, что сели вместе со мной на "Ля Виктори" не для того, чтобы устремиться на помощь американской демократии ...
- Которой я вполне симпатизирую, поверьте, вполне...
- Не сомневаюсь. Но Америка для вас - это прежде всего некая юная особа ...
- Летиция Ормели. Теперь уже Летиция Диккенс.
- Да. Грандиозный план, - сказал Лафайет, немного помолчав, грандиозный план, - найти в стране человека, который быть может отсюда в сотнях километров, и в том числе в оплоте английской армии.
- Вне всякого сомнения. Бывают дни, когда и я не верю. Но как и вы, мсье генерал-майор, я не могу жить без грандиозных замыслов ..., не изменяющих мир, но сделающих счастливее людей.
После их разговора прошел месяц, но никакой миссии, удалившей бы Тюльпана, не предвиделось. Было все также холодно. Война, казалось, остановилась навсегда. К тому же Лафайет покинул лагерь почти на следующий день после их встречи, занятый делами, о которых мы ещё узнаем, пытаясь изменить мир. Тюльпан был вне себя от того, что не участвовал в канадской экспедиции, но ему дали понять необходимость его присутствия здесь из-за вирджинцев.
