Дороти Даннет - Путь Никколо

— Феликс хочет обезьянку. Демуазель отправилась на собрание гильдии.

— Я послал к ней Хеннинка, — отозвался Юлиус, стараясь удержать разбегающиеся глаза. — Ты был прав. В балласте квасцы из Фокеи. Кто тебе рассказал? Этот грек Николаи?

— О нет, мейстер Юлиус, — возразил Клаас. — В списке для таможни указано, что квасцы были куплены в Проливе по кастильским ценам, и я уверен, монсиньор де Аччайоли согласится с этим. Вот что покупают венецианцы. Фокейские квасцы были бы куда дороже.

— Пожалуй, — согласился Юлиус, нахмурившись еще сильнее. Квасцы, этот невинный белый порошок, который добывают из земли, подобно каменной соли, являлся одним из самых важных ингредиентов для красильщиков, поскольку он привязывал краску к ткани. Клаас знал об этом, и все же порой Юлиус гадал, понимает ли Клаас, о чем толкует, когда переносит все эти слухи. Едва ли, на самом деле, грек стал бы ему рассказывать нечто подобное. Клаас просто случайно подслушивал то одно, то другое, переходя из конторы в контору, в городе, где ремесленники были почти невидимками.

— А ты будь поосторожнее, — предупредил его Юлиус. — Наш собаколюбивый шотландский друг Саймон здесь, с мессером Николаи и с капитаном, и лучше бы он тебя не заметил. А также…

— Упаси Господь, — отозвался Клаас, ничуть не заинтересовавшийся этим известием. — А вот и капитан Лионетто с друзьями. Они купили чернокожего.

Все вокруг видели, что они пока еще не купили негра, но просто терли ему кожу, чтобы проверить, не сойдет ли краска. Юлиус, порой проявлявший чудеса интуиции, задумался:

— Хочет обезьянку? Она этого не потерпит.

— Надеюсь, цена все равно окажется слишком высокой, — оптимистично отозвался Клаас. Он по-прежнему не сводил взгляда с гвинейского раба, который, натягивая цепи, пытался увернуться от палубной швабры в мощных руках капитана Лионетто.

— Им придется купить негра, если они его попортят. Разве что Феликс согласится купить черного парня вместо обезьянки. Демуазель это может прийтись по душе.

— Матушке Феликса? — переспросил Юлиус, у которого от смеха на глаза выступили слезы. — Скажи об этом ростовщику Удэнену. Может, это поможет ему в ухаживаниях. — Все вокруг знали, что Удэнен прочит свою дочь за Феликса, но на самом деле лично зарится на вдову.

К его вящему изумлению, Клаас с готовностью бросил свой фартук и двинулся прочь. Не веря собственным глазам, Юлиус обнаружил, что подмастерье протиснулся вперед по палубе, добрался до ростовщика и там, присев рядом с ним, завел какую-то беседу, после чего оба поднялись с места.

Неважно, говорил ли с ним Клаас о Марианне де Шаретти. Когда он встал, Лионетто, громогласно воскликнув: «Ага!», прихватил двоих друзей и принялся проталкиваться через толпу к подмастерью. Его оранжевый бархатный дублет удивительным образом сочетался с рыжими волосами.

— Ага! — воскликнул Лионетто. — А кому сегодня этот деревенский увалень собрался испортить одежду?! И какой болван позволил тебе отравлять здесь воздух своими обносками? Тебе нужно принять ванну. В воду его!

Несомненно, вино, которое они выпили с Хеннинком, замедлило реакцию Юлиуса, и он мог лишь молча наблюдать, как двое подручных Лионетто схватили подмастерья и, под общее одобрительное улюлюканье, потащили его к борту. Судьба Клааса ни у кого не вызывала опасений, да и сам он не слишком вырывался, с легким изумлением взирая на своих пленителей. Лишь один человек рядом заметил задумчиво:

— А вдруг он не умеет плавать?

Клаас плавать умел, и он и впрямь нуждался в ванне. Юлиус, оценив ситуацию, пришел к выводу, что опасений она не вызывает. Тем временем Клааса подхватили подмышки и принялись раскачивать. Толпа расступилась.

Но за борт кинуть его не успели, поскольку вперед вырвался капитан Асторре, ловко пнув в коленную чашечку одного из пленителей Клааса. Тот с истошным воплем повалился на палубу. Пару мгновений Клаас со вторым солдатом стояли бок о бок, после чего тот отпустил подмастерье и двинулся на Асторре.

Его опередил Лионетто.

Не обращая никакого внимания на своих приятелей и Клааса, который так и остался стоять на месте с озадаченным видом, Лионетто не стал толкать своего противника или кричать на него. Вместо этого, вздохнув поглубже, он опустил плечо и, вцепившись тому в запястье, поднял правую руку Асторре к груди.

Теперь оба они держали чашу на высокой ножке, покрытую розовой эмалью и густой позолотой.

— Это мое, — с обманчивой мягкостью объявил Лионетто. — В прошлом году я ее заказал корабельному штурману.

Выставив бороду вперед на добрых шесть дюймов, Асторре обнажил в ухмылке желтые зубы:

— Вот как? Он позабыл мне об этом сказать. И я за нее уже заплатил.

— Какое ребячество! — отозвался Лионетто. — Не хочу тратить время на споры. Отдай ее мне, и я верну тебе деньги.

— Отнять ее у меня? — изумился Асторре. — Ах ты, глупый бабуин! Да мы вдвоем с этим глупым мальчишкой могли бы раздеть тебя до портков. До самого твоего незначительного мужского достоинства, если пожелаем. Но капитан корабля — гость в наших краях, а благородные люди не станут устраивать свару у него на палубе. Я забираю то, что принадлежит мне по праву.

— Это моя собственность, — возразил Лионетто.

— Оплаченная мною, — парировал Асторре.

— Синьоры! — прервал их чей-то властный голос.

Оба обернулись.

Занавес капитанской кабины был откинут, и в проходе появился сам мессер Алвизе Дуодо, герой Константинополя. Рядом стоял грек Николаи де Аччайоли, который сегодня красовался в бархатной шляпе и роскошном плаще с капюшоном. У них за спиной Юлиус разглядел дерзкое, гладко выбритое лицо милорда Саймона, чей пес едва не пустил по миру семейство Шаретти.

— Синьоры! — вновь повторил капитан. И, как он и рассчитывал, на голос тут же обернулись несколько гребцов. Когда capitano поворачивал голову, видно было, что волосы у него подбриты до самых ушей; а наряд — великолепен, от накидки с пуговками до плоской шапочки и шелкового дублета с мраморным рисунком. Лишь члены таких богатых семейств, как Кантарини, Цено или Дуодо, по решению Сената Венецианской республики, могли возглавлять фландрский флот, и при этом даже не имело значения, что некоторые из них были отличными мореходами. Они занимали этот пост, благодаря несомненным способностям, которые сейчас позволили капитану из кратких негромких пояснений афинянина осознать, что источником беспокойства стали двое наемников, представлявших собой определенную ценность, но также и потенциальную угрозу. Капитан судна вышел вперед.