Дороти Даннет - Путь Никколо

— Ты хочешь сказать, что я должен отправляться в Слёйс вместе с тобой?

— Ну да, — согласился Феликс, впервые задумавшись о практическом воплощении своего замысла. — То есть, конечно, если Томмазо сможет отделаться от своих священников и монахов. Он выбирает тенора для часовни Медичи в Италии. — Лицо его озарилось широкой улыбкой. — Вот ужас-то, верно?

Даже сквозь бесчисленные двери до них доносились отзвуки пения. И впрямь, это было ужасно.

Клаас подмигнул мальчишке:

— Скольких он уже прослушал?

Отвернувшись от зловонного фартука, тот отозвался, демонстративно обращаясь к молодому человеку в добротной одежде и в шляпе:

— Это уже третий. Брат Жиль из хора августинцев. Приятель одного из наемников, вашего Асторре. Этот Асторре, кстати, тоже собирается в Слёйс.

— Ого, — только и сказал Феликс, накручивая на палец прядь волос.

— Он что, такой строгий, этот Асторре? — поинтересовался мальчик. — Ты не хочешь видеться с ним?

Феликс повел плечами:

— Он просто состоит на службе у моей матери. Я еду в Слёйс.

— Пусть он все купит для тебя, — предложил Клаас. — Обезьяну, плащ из леопардовой шкуры. Может, новые перья для шляпы?

— Я еду в Слейс, — повторил Феликс Пение прекратилось.

Открылась дверь.

— Я все слышал, — заявил капитан Асторре. — Jonkheere Феликс.

— Я еду в Слёйс, — в третий раз повторил jonkheere Феликс.

Клаас редко вздыхал.

Вот и сейчас он сказал лишь:

— И я тоже.

И широко улыбнулся солдату, который рассеянно потрепал его по щеке со словами:

— Так чего же мы ждем?

Асторре был в хорошем расположении духа, потому что его приятель брат Жиль, оказался избран для часовни Медичи. Лицо Феликса просветлело. Он улыбнулся Асторре и Томмазо Портинари, который появился в дверях, чтобы проводить их всех на баржу, и даже Клаасу, который покорно последовал за ними в одних чулках, повесив на шею деревянные башмаки, дабы поберечь сходни, и сунув под мышку ножницы, завернутые в фартук.

Они отплыли без всяких проблем, и даже Томмазо выглядел бодрым как никогда Они направлялись в Слёйс к венецианским галерам.

Позднее (хотя он несколько преувеличивал) стряпчий Юлиус любил повторять, что худший миг в его жизни настал в тот солнечный сентябрьский день, когда с палубы венецианского флагмана он обнаружил ялик, принадлежавший Медичи, который плыл по каналу прямо в их сторону.

На борту находился сын его нанимательницы Феликс, который давал слово не покидать Брюгге, и подмастерье его нанимательницы Клаас, который должен был находиться под домашним арестом в красильне, и Томмазо Портинари, которому его нанимательница не желала быть ничем обязанной, и который, судя по его недовольному виду и сморщенному носу, собирался потребовать с кого-нибудь возмещения своих страданий, оттого что пришлось терпеть запах клаасова фартука всю дорогу из Брюгге в Слёйс.

И наконец, самое худшее: на носу ялика красовался собственной персоной капитан Асторре, горделиво вздернувший бородку. И вот уже он на молу, глазами-пуговками изучает башни, возведенные из корзин, дворцы из тюков, горы свертков, пакетов, ящиков и бочонков, между которыми цепочками, группами и поодиночке перемещались люди, перенося их по частям на баржи и повозки, и на склады, под качающимися клювами кранов.

Затем бородка нацелилась на корабль, и Юлиус поспешно отступил на шаг. В конце концов, ведь на рейде стояли две галеры, и теперь оставалось лишь молиться, чтобы Феликс, Клаас и Асторре выбрали вторую, не флагманскую.

На каждой из двух галер было по сто семьдесят обычных гребцов, три десятка баковых, и это не считая штурмана, писца с помощником, конопатчиков, плотников, кока, двух лекарей и стряпчего, которые сейчас все до единого выставили на палубу собственные товары для продажи, сопроводив их списками цен.

Вот в чем была одна из привилегий путешествия во Фландрию: право всем членам команды брать на борт мелочевку для частной торговли в любом из портов. Юлиус бы не удивился, узнав, что и судовой священник прячет где-нибудь под палубой свой мешок, с церковными благовониями и расшитыми золотом ризами. А уж капитанская каюта, нечего и говорить, от пола до потолка заставлена бутылями сладкого вина, а также иными драгоценными редкостями, вроде золотого песка из Гвинеи, откуда родом был и этот раб, с такими странными волосами, точно у него был свалявшийся войлок на голове.

Но, разумеется, все это лишь для друзей сера Алвизе Дуодо, а не для вульгарной публики. Грек с деревянной ногой, монсиньор Николаи де Аччайоли был сейчас там вместе с Дуодо. Должно быть, расспрашивает капитана, нет ли каких вестей от его брата из Константинополя.

Досадно только, что грек явился не один. Досадно, что он привез с собой того самого вельможного торговца, который прибыл с ним из Шотландии. Сейчас в кабине на корме занавес был задернут, но в любой момент кто-то из них мог выйти наружу, прежде чем Юлиус закончит здесь с делами. Досадно также и то, что Юлиус не вполне трезв.

После истории с пушкой, с девушкой и с собакой Юлиусу меньше всего хотелось бы привлекать внимание Саймона к самому себе или к любому из членов семейства Шаретти. Один раз он уже успешно ускользнул от его взора. Не такое сложное дело на палубе длиной в сто восемнадцать венецианских футов, до отказа забитой народом и товарами. Юлиус испытывал к Саймону не только неприязнь. В глубине души стряпчего таилась также зависть. Ему хотелось бы понаблюдать за Саймоном, оставаясь незамеченным.

Мейстер Юлиус прекрасно поработал на демуазель де Шаретти за эти семь дней, после полученной нахлобучки, и сегодня поутру отпраздновал это, но, возможно, немного переусердствовал. Так что меньше всего ему бы хотелось, чтобы Феликс с Клаасом поднимались на борт. Что же касается Асторре, то это будет просто катастрофа. Юлиус осторожно поднял голову, слегка покачал ею и заглянул через борт.

Катастрофа случилась. Лодка Томмазо вроде бы исчезла, но зато появилась голова Феликса в шляпе, похожей на шотландскую волынку: он поднимался по трапу на флагман. За ним следовал Асторре в плоской шапочке, в новом кожаном жилете, с пышными парчовыми рукавами, набитыми туго, как пирог с гусятиной. Позади тащился Клаас в пропотевшей рубахе, в вырезе которой виднелась мускулистая грудь и поросль шелковистых светлых волос, коими природа наделила его, к вящей зависти Юлиуса.

Феликс, заметив своего наставника, подозрительно широко улыбнулся и повлек свою волынку к торговцам, которые тут же принялись кричать еще громче, пока он отыскивал объект своих вожделений. Асторре, устремив взор на некую далекую и славную добычу, не обратил на Юлиуса ни малейшего внимания. Что же касается Клааса, то тот, весь светясь от невинной радости общения, поспешил сообщить: