5
Новой засады можно было пока не опасаться. Но Данька твердо знал, что, как только Бурнаш узнает о разгроме старой, — выступит навстречу чекистам всей бандой. Несмотря на то, что они захватили пулемет, отряд чекистов очень мал, и атаман не упустит такой возможности поквитаться с врагами. Поэтому скачка продолжалась в прежнем темпе.
В здешних степях и лесах Бурнаш чувствует себя, как дома. Имеются у него и помощники — из тех, что служили когда-то под его черным знаменем, а теперь стали «мирными жителями». Может быть, злостных бандитов среди них и не много, но боясь разоблачения, они батьке помогают. А советской власти объективно вредят. В Гражданскую войну в здешних местах каких только атаманов не водилось: белые, черные, красные, зеленые, желто-блакитные. Поди, разберись сейчас с каждым станичником: с кем он был? Бывало не раз — атаманы мобилизацию насильно проводили, да и перебегали частенько казачки из отряда в отряд, ища кто наживы, а кто верной идеи.
Конечно, каждому под стреху не заглянешь: хранит свой обрез мужик или честно разоружился. Но вот если бы удалось ликвидировать Бурнаша и других главарей помельче, то станичники поняли бы, что советская власть пришла навсегда. Вот только пока что батька атаман значительно ловчее оказывается. Яшку выманил одного из города и засаду правильно приготовил. Если б удача была на его стороне — лежали бы уже Мстители с чекистами на пыльной дороге…
Солнце скрылось, но багровое небо еще давало слабый свет, когда отряд въехал в Медянку. На центральной улице пожарище указывало место, где был раньше сельсовет. Всадники спешились, чтобы дать коням отдохнуть.
— Летягин, обойди с ребятами ближайшие хаты, — приказал Данька, — расспросите народ и отыщите активистов. Кто сопротивляется — тащи сюда. А мы тут посмотрим.
— Есть.
Ксанка с Данькой обошли пожарище. Дом сгорел дотла, среди углей торчала одна каменная печь, да валялась гнутая радиоантенна.
— Никого тут быть не может, — сказал Данька, — утром лучше что-нибудь разглядим.
Ксанка при этих словах отвернулась.
— Погоди, не плачь, — положил ей руку на плечо брат, — еще не факт, что он тут был…
— Не факт, мил человек, не факт.
— Ты кто, старик? Что знаешь? — Данька подскочил к невесть откуда взявшемуся станичнику.
— Я вижу, вы люди серьезные, — сказал тот, опираясь на палку. — А мандат есть?
Ксанка протянула бумагу.
— Дедушка, мы нашего товарища ищем. Ты его видел?
— Меня Василием Кузьмичем кличут, — старичок вернул мандат. — Был тут один уполномо ченный.
— Яков Цыганков?
— Во-во, и сам — цыган вылитый. Если б не уполномоченный с мандатом, так бы и подумал.
— Где он?
— А это мне, милок, не ведомо.
— Не шути, дед, — Данька сгреб старика за грудки. — Да я за Яшку всю станицу спалю!
— Кому палить, вон, и так находится… Кабы знал, не посылал бы хлопца на хутор.
— Так это ты?.. — Данька разжал руки.
— Василий Кузьмич, расскажи, что видел, — попросила Ксанка. — Мы друга ищем.
— Приехал сёдни ваш друг, предъявил председателю мандат. Я, говорит, имею намерение Илюху Косого арестовать. Взял тогда председатель свой обрез, и пошли они в дом к Илюхиной сестре. Я тут остался, на посту. А, как взрывы начались, стрельба, я из сельсовета сбег, потому как оружия не имею, чтобы казенную документацию охранять. Примчались тут бурнаши на конях и сельсовет спалили.
— А Яшка-то, Яшка где?
— Атаман крикнул, что, мол, одним мстителем меньше, воздух чище, да и ускакали.
Ксанка опустила лицо и тихо заплакала.
— Василий Кузьмич, ты в том доме был? — продолжал допрос Данька.
— Вот то-то и оно, что был. Взорвали они Ольгин дом полностью, полкрыши вниз ухнуло, стены качаются. Заглянул я внутрь и вижу — Михайло, председатель, на пороге комнаты лежит — по сапогам только и узнал, а второго-то тела нету. Чудеса!
— Как нету? Говори толком!
— Нету. Только крови натекло, а парня вашего нету.
— Бурнаши забрали, что ли?
— Чудеса, — развел руками Василий Кузьмич.
— Слышь, Ксанка, — тряхнул Данька сестру. — Зови Летягина с ребятами… Ну, пошли, дед, покажешь, где дело было.
Василий Кузьмич привел Ларионова к руинам взорванного гранатами дома. Следом подошли остальные чекисты. С ними было еще трое парней.
— Активисты, говорят, товарищ командир, — доложил Летягин.
— Где были, когда бой шел? — спросил Данька.
— На гумне прятался, — опустил голову один.
— А мы на огороде. Ружьев у нас нет, чтобы с Бурнашом воевать.
— Ладно, потом разберемся. Летягин, заготовь факелы, разбей людей по двое, сам один будешь действовать. Каждой паре — по активисту и тебе один. Одна группа пусть осмотрит место боя и все кругом на сто метров. Остальные идут по домам и расспрашивают всех подряд. Тело Цыганкова никто не видел, а атаман его с собой вряд ли забрал.
— Все дома обходить?
— Все.
— До утра не управимся, Даниил, да и люди устали.
— Искать, я сказал, — зыркнул глазами Ларионов. — У нас время только до утра и есть, а там Бурнаш опять заявиться может. Забыл, что засада ускакала?
— Есть, — козырнул Летягин. — Семен, Клим и ты, как звать?
— Федот, — сказал активист, хлюпая носом.
— И Федот — первая группа…
Данька отвел секретаря-бухгалтера в сторону.
— Мы, Василий Кузьмич, отдельно пойдем. Ты, я вижу, человек положительный и местное население хорошо знаешь?
— А то как же…
— Задача такая: не во все дома стучаться, а только в те, где советской власти сочувствующие имеются: бедняки, красноармейцы бывшие. Понятно?
— Понятно, — кивнул Василий Кузьмич, — я, выходит — четвертый станичный активист.
— Ну а кто ж еще? — усмехнулся Данька.
Летягин не терял времени: три человека с факелами из соломы уже обшаривали место боя, остальные растворились во тьме. Мстители зашагали следом за стариком.
— Вот тут, пожалуй, — сказал он и стукнул в дверь своей палкой.
— Кто это ночью балует? — раздался женский голос.
— Отпирай, Анисья, это Кузьмич.
— Чего надо?
— Дело у меня срочное.
Наконец брякнула дверная щеколда. Данька первым вошел в коридор, почувствовал слабый запах спирта и отстранил тетку.
— Ой, кто это?
— Свои, не боись, — успокоил Василий Кузьмич.
Данька распахнул дверь в комнату и замер на пороге, словно ослепленный светом простой керосиновой лампы.
— Яшенька! — Ксанка оттолкнула брата и бросилась к кровати, на которой лежал весь в тряпичных бинтах, бледный, с запавшими глазами, но живой — Яков Цыганков.
