— Basta! Хватит — помолишься позже, или делай это про себя.
Нытье прекратилось. Солдаты должны уже изготовиться к следующему залпу. Рэймидж посмотрел на берег: тот был еще различим.
Он чувствовал, что люди напряжены. И это неудивительно, поскольку им пришлось сидеть в шлюпке или стоять по пояс в воде рядом с ней, пока вокруг шла оживленная перестрелка.
— Джексон, — Рэймидж обратился к американцу, чтобы отвлечь людей, — что за ужасный звук ты издал там, на берегу? Где это ты выучился такому трюку — голыми руками расправляться с кавалерией?
— Ну что ж, сэр, — произнес Джексон. Голос его звучал слегка виновато. — В последнюю войну я был при Каупенсе[22] вместе с полковником Пикенсом, сэр, и эта штука очень помогала против ваших драгун: им никогда не приходилось прежде иметь дело ни с чем подобным.
— Полагаю, так, — вежливо согласился Рэймидж, доворачивая шлюпку на полрумба вправо.
— Уверен, что так, сэр, — с воодушевлением продолжил Джексон, — Только когда мне в последний раз приходилась проделывать это, за мной по узкой дорожке гналось целое подразделение драгун.
— Вот как? И это сработало? — поинтересовался Рэймидж, понимая, что моряки, продолжая грести, внимательно прислушиваются к разговору.
— Еще как, сэр! Я вышиб из седла всех, за исключением одного или двух в последнем ряду.
— Где же ты научился такого рода, хм… искусству?
— Я же вырос в лесу, сэр, в Южной Каролине.
— О, мадонна! — раздался из под банки голос с сильным иностранным акцентом. — Мадонна! И в такой час они болтают каких-то о лошадях и коровьих загонах.[23]
Рэймидж обернулся и посмотрел на девушку. Ему пришло в голову, что с тех пор, как они поднялись на борт, он о ней даже не вспомнил.
— Не будете ли вы любезны попросить вашего друга прикусить язык?
Она склонилась к своему соотечественнику, лежавшему почти у самых ее ног, но он и сам все понял.
— Прикусить язык? — воскликнул он на итальянском. — Как я могу прикусить язык? И с какой стати я должен это делать?
Рэймидж холодно ответил по-итальянски:
— Я не имел в виду «прикусить язык» буквально. Просто просил вас перестать разговаривать.
— Перестать разговаривать? И это когда вы сбежали, оставив моего раненого кузена лежать на берегу! Когда вы бросили его! Когда вы удираете, как заяц, а ваш приятель вопит от страха, как женщина! Мадонна, как я могу молчать!?
Девушка наклонилась к нему и стала говорить что-то, не повышая голоса. Рэймидж, которого терзала холодная ярость, радовался, что моряки не понимают, о чем речь. Внезапно итальянец выбрался из под банки и вскочил на ноги, заставив одного из матросов потерять равновесие и пропустить гребок.
— Сидеть! — рявкнул Рэймидж по-итальянски.
Итальянец не обратил на него внимания и начал сыпать ругательствами.
— Я приказываю вам сесть. Если вы не подчинитесь, мои люди принудят вас, — отрезал лейтенант.
Рэймидж перевел взгляд на девушку и спросил:
— Кто это такой, и почему так ведет себя?
— Это граф Пизано. Он проклинает вас за то, что вы бросили его кузена.
— Его кузен мертв.
— Но мы слышали его голос, он звал на помощь.
— Она ему больше не нужна.
— А граф Пизано уверен в обратном.
Верит ли она Пизано? Маркиза отвернулась от него, так что капюшон накидки снова скрыл ее лицо. Конечно, верит. Ему припомнилась Башня: неужели она также думает, что он играет краплеными картами?
— Почему в таком случае он не пошел спасать своего кузена? — огрызнулся Рэймидж.
Она повернулась к нему:
— А почему он должен был это делать? Ведь это вам поручили спасти нас.
Ну что возразишь против такой твердолобости? Рэймидж чувствовал в душе такую боль, что не стал и пытаться. Он пожал плечами и добавил:
— Все дальнейшие разговоры об этом эпизоде должны вестись также исключительно на итальянском. Скажите об этом Пизано. В мои намерения не входит подрывать дисциплину на шлюпке.
— Как это может угрожать дисциплине?
— Поверьте мне на слово. Помимо прочего, если эти парни поймут, о чем он толкует, его просто выбросят за борт.
— Какое варварство!
— Может быть, — с горечью сказал Рэймидж. — Но не забудьте, через что им пришлось пройти, чтобы спасти вас.
На некоторое время он погрузился в угрюмое молчание. Потом скомандовал:
— Джексон, компас. Каким курсом мы идем? Фонарь не открывать.
Американец на несколько секунд склонился над ящичком со шлюпочным компасом, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, чтобы разглядеть стрелку компаса в свете луны.
— Примерно зюйд-вест-тень-вест, сэр.
— Скажи, когда мы ляжем на вест. — Рэймидж плавно переложил румпель.
— Готово!
— Отлично, — ответил лейтенант. Он приметил несколько звезд, по которым можно выдерживать курс. Им предстоит проделать десять миль, прежде чем они, держась в паре миль от берега, обогнут юго-западную оконечность Арджентарио. Раненый моряк препирался с Джексоном. В конце концов последний вернул ему весло и перебрался на кормовую банку, усевшись напротив маркизы.
Девушка сказал вдруг негромко, словно про себя:
— Граф Питти был и моим кузеном. — И затянула потуже завязки плаща.
— Леди совершенно промокла, — заметил Джексон.
— Не сомневаюсь, что так. Как и все мы, — съехидничал в ответ Рэймидж.
Пусть отправляется к черту: с какой стати он должен беспокоиться о мокрых юбках женщины, считающей его трусом. Потом она вздохнула, слегка наклонилась к Джексону и соскользнула на днище шлюпки.
На мгновение лейтенант настолько оторопел, что не мог ничего предпринять. Еще в тот момент, когда она вздохнула, ему вспомнилось, что девушка ранена. И он был единственным человеком на борту, кто знал об этом. За исключением Пизано.
Положив между двумя банками решетки настила, Джексон обустроил для маркизы подобие грубой кушетки, но прежде чем он успел уложить ее, моряки, по собственной инициативе перестав грести, сняли рубашки и передали американцу, чтобы тот мог сделать из них подушку.
Потом они снова взялись за весла: легкий бриз поднял резкую зыбь, на которой шлюпка, едва остановившись, начала сильно раскачиваться. Рэймидж и Джексон уложили девушку на ложе. Рэймидж старался не думать, сколько крови она потеряла, он даже не знал, где именно находится рана.
Нижнюю часть туловища девушки прикрыли полой ее накидки и мундиром Рэймиджа. Поднимая ее, они заметили, что ткань на правом плече пропиталась кровью, и Рэймидж решил, что стоит рискнуть приоткрыть фонарь, чтобы исследовать рану. Эх, если бы на борту был хирург…
