Часть вторая
«Император Деметриус»
Князь Дмитрий Пожарский и в деревне не изменял своим привычкам: поутру, еще до молитвы, слуга поливал ему на голову теплую воду, потом, благо речка здесь же, под крутым берегом, где стоял терем, князь омывался студеной водой. Тщательно причесавшись и одевшись, вставал на молитву вместе с домочадцами. После завтрака объезжал поля. Некогда лихой конь после зимней голодовки отощал и вез хозяина без прежней лихости, но наездник его и не торопил, радуясь дружным всходам пшеницы, которые крепли день ото дня, поднимая, будто пики, зеленые колосья.
В лето, когда на лугах подошли сочные пахучие травы, мясник Козьма Минин, с которым князь договорился еще в свою зимнюю поездку, прислал из Нижнего Новгорода гурт скота, купленный им в Ногайской степи. Князь раздал телочек и ярок по дворам. Деревня, будто вымершая зимой, стала оживать.
В августе начали убирать хлеб. И первый сноп крестьяне принесли Пожарскому:
— Прими от нас на здоровье, кормилец наш!
Князь принял сноп, поклонившись кругу, и передал Прасковье Варфоломеевне:
— Испеки каравай получше из свежего хлеба, а то, чай, надоела похлебка из овсяного толокна!
Старик, вручавший сноп хозяину, сказал, не сдерживая светлых слез и осеняя князя крестным знамением:
— Бога за тебя будем молить денно и нощно, спаситель! Если бы не ты… Погляди, что в округе делается: все деревни опустели, те, что не умерли, на низ сошли.
— Полно, полно! — весело воскликнул Дмитрий, скрывая наполнявшее его волнение. — Не забывай, старик, пословицу: «На Бога надейся, а сам не плошай!» Главное, что мы делали все сообща, были как пальцы одной руки, сжатые в кулак. Ведь голод — что ворог, боится, когда против него всем миром наступают.
После уборки урожая устроили ссыпную братину. Крестьяне понесли в дом старосты каждый по мере ячменя для общей варки пива и браги. По стародавнему обычаю, с разрешения главы поместья такие братины устраивались три-четыре раза в год — на Пасху, Рождество, на свадьбы после уборки урожая. Царь Борис, якобы борясь с пьянством, а больше заботясь о пополнении казны, отменил этот обычай, учредив в городах царевы кабаки, отдаваемые на откуп кабацким головам. Однако пьянство от этого распространилось еще больше.
Князь Пожарский знал, что идет против указа царя, но, держась крепко обычаев предков, решил, что его люди заслужили право повеселиться. Он и сам пришел с княгиней к столам, расставленным на высоком берегу под пожелтевшими березами, попробовав, похвалил пиво, полюбовался хороводом деревенских девчат.
Тем временем от прохожих и сюда стали доходить вести о самозванце, объявившемся на литовской границе. Князь отмахивался от слухов, не веря в серьезность происходящего.
Но вот в Мугреево прискакал из Суздаля гонец с повелением царя собирать войско в поход.
— Против кого воевать будем? — поинтересовался князь.
— Идут поляки на нас вместе с казаками, а во главе беглый монах Гришка Отрепьев, нарекший сам себя царевичем Угличским.
— Кучка бродяг государству нашему — не угроза, но, видать, царь опасается, что король Польский воспользуется предлогом и нарушит свое крестное целование, — высказал свою догадку Пожарский. — Что же, лучше подготовиться заранее, пусть даже забота окажется напрасной.
Князь приступил к сбору своего отряда. В его обязанность, в соответствии с количеством поместной земли, входило выставить десять вооруженных всадников и двадцать пехотинцев. Пожарский досконально проверил амуницию каждого.
Сам князь, продавший, чтоб прокормиться, серебряную кольчугу, надел отцовское зерцало — доспех из крупных металлических пластин, скрепленных между собой изнутри застежками. Центральная пластина спереди была круглой, на ней выгравирован Георгий Победоносец, шею закрывал со всех сторон плотный обруч. Вместо железной шапки князь надел шишак, верхушку которого украшал еловец красного цвета, сделанный наподобие флюгера.
В левой руке князя круглый, как и у его воинства, щит, отличающийся лишь более богатой отделкой — металл обтягивала кожа красного цвета, в правой — чекан, представляющий собой металлический молот, с задней стороны заостренный. Это и оружие, и знак начальнического достоинства. Увидев облаченного в доспехи князя, княгиня всплеснула руками и зарыдала.
— Ну, не плачь, Параша, уймись! Помни — на тебе все хозяйство остается. А я скоро вернусь. Не верю, что с поляками война будет. Жигимонт клятвы крестоцеловальной не переступит. Это царь на всякий случай войско набирает, — успокоил ее муж.
Зато сыновья прыгали вокруг в полном восторге.
— А правда, дядька Надея сказывал, что у поляков палаши вдвое длинней наших сабель? — допытывался старший, Петр, пытаясь вытянуть отцовскую саблю из ножен.
Князь положил ему руку на плечо и с полной серьезностью ответил:
— Дело не в длине оружия, а в силе руки. А потом — моя сабля сделана из лучшего булата.
Он выхватил саблю из ножен и легко согнул лезвие пополам, потом отпустил: клинок выпрямился с мелодичным звоном.
— Видал? — спросил Дмитрий у восхищенного сына. — Такой булат легко любой меч пополам перережет!
— Я с тобой хочу на войну! — воскликнул мальчик.
— Рано, сынок. Оставайся с матерью, охраняй ее от злых людей. Вот когда тебе исполнится пятнадцать, настанет и твой черед.
Они вышли на крыльцо. Все воины были в сборе. Дядька Надея хлопотал возле телеги, куда погрузили припас — толокно, сушеное и соленое мясо, рыбу, связки чеснока… Стремянный Семен подвел князю коня, также украшенного по-боевому: круп коня был покрыт суконным алым галдаром, обшитым круглыми металлическими бляхами, защищающими грудь и бока лошади.
Пожарский потрепал верного спутника по холке и с грустью сказал:
— Старым становишься, пожалуй, большого похода тебе уже не вынести. Ну, даст Бог, получу царское жалованье, куплю нового, а тебя — сюда в деревню!
Он вставил ногу в высокое стремя и легко уселся в седло с высокими луками, позволяющими быстро поворачиваться в любую сторону, чтобы отражать сабельные удары.
— В путь! Прощай, княгинюшка. Не горюнься!
В Москве — многолюдье. Каждый день прибывают из разных городов пешие и конные отряды. Дьяки и подьячие Разрядного приказа записывают приезжих, выдают государево жалованье. Получил двадцать рублей и Дмитрий Пожарский. Выйдя из приказа вместе со свояком Никитой Хованским, за которого расписался в получении, поскольку знатный родственник «совсем на грамоту стал слаб», Дмитрий спросил:
— Где коня хорошего можно купить? В Конюшенном приказе, чай, одры одни остались.
