наконец-то понял, что пить вино – это куда лучше, чем курить опиум!
– А почему именно с плохим? – спросил Иоанн.
– А потому, что хорошее тебе не понравится! У тебя дурной вкус! Друзья мои дорогие, кто из вас видел эту паскудную шваль, Мари? Вы помните её рожу, её немытую шею? Так вот, представьте себе – этот дурачок…
Драться Калокир не умел. Но всё-таки он отвесил секретарю такую затрещину, что она свалила бы и Рагнара. Никифор даже и не упал, а полетел на пол. Все, кто был в зале, разом прервали свои беседы. Но на короткое время – что было пялиться на помощника логофета, который получил в морду? Видимо, это случилось с ним не впервые.
– За что же ты меня бьёшь? – крикнул он, поднявшись, – ведь я же тебя хвалю! Только благородный человек может бескорыстно помогать шлюхе! Да, бескорыстно! Что с неё взять? Она ведь страшна, как…
– Заткнись!
Калокир не помнил, как он опять занёс руку. Но опустил он её соознательно, потому что в его голове вдруг сверкнула молния. Если гадина служит тем, в чьих руках Мари – к чему этот мерзкий выпад против неё? Или же причина всего лишь в том, что это ничтожество нажралось?
– Прочь с глаз моих, – тихо произнёс Иоанн. Но не тут-то было! Видя, что ему драться больше не хочется, секретарь стал вкладывать в тетиву новую отравленную стрелу. Это было видно по его роже.
– Откроешь рот свой – бить буду я, – спокойно предупредил Рагнар. Никифор Эротик молча сложил ладони и поклонился ему, давая этим понять, что он глубоко оскорблён и разочарован.
– Патрикий, не придавай этому значения, – обратился этериарх к Калокиру, – вино делает из него отбитого дурака. Забудь о его словах. Лучше познакомься, перед тобою – Лев Диакон и Иоанн Цимисхий!
Так звали тех, кого притащил пьяный секретарь. Калокир обменялся с ними поклонами. Лев Диакон казался приличным юношей. Позже патрикий узнал о том, что он пишет хроники. Поглядев сверху вниз на Иоанна Цимисхия, который был роста среднего, Калокир сразу понял, что это – пустоголовый щёголь, способный только на пьяные разговоры и задирание юбок на проститутских задницах разных цен, а разница эта зависит лишь от удачи при игре в кости. Он был изящен, тонок, светловолос. Духами от него пахло, как от китайской императрицы.
– Ты отправляешься завтра в Скифию? – поинтересовался у Калокира Лев Диакон, – я был бы не против составить тебе компанию.
– Невозможно. Василевс хочет, чтобы со мной отправился лишь Георгий Арианит.
– Лев, друг мой, – вальяжно влез в разговор Никифор Эротик, – ты захотел в проклятую Скифию? Да изволь! Я тебя включу в состав этого посольства прямо сейчас. Мне это – раз плюнуть! Почему нет? Езжай себе на здоровье. Всё здесь зависит только от моей воли. Все подчиняются только мне, и никому больше. Ты что, об этом не знал?
– Завтра ты отправишься на галеры, – пообещал Калокир. Никифор ему похлопал – мол, шутку я оценил, но ты больше так не шути со мною!
– Патрикий, нельзя ли отправить этого дурака на галеры уже сегодня? – осведомился Цимисхий, – я задолжал ему пять золотых монет за проигрыш. Он грозит подать на меня жалобу царице. Прошу тебя – сделай так, чтобы он исчез куда-нибудь из дворца и больше не появлялся!
– Я это сделаю, – обнадёжил патрикий второго пьяного плута.
– Ну почему вы такие свиньи? – вознегодовал Никифор, – ведь ты же мог отыграться! Не захотел.
– Да ты сам скотина, – бросил Цимисхий, – пусть черти с тобой играют! Впрочем, я сомневаюсь в том, что они рискнут тягаться с таким мошенником. Твоё место – на солеварнях. А того лучше – на приисках. Ты ведь любишь золото!
– Тише, тише, друзья мои! – вдруг разволновался Лев Диакон, – к нам идёт августа!
Феофано была пьяна почти столь же сильно, как и Никифор.
– О чём это вы здесь спорите? – поинтересовалась она, подойдя к мужчинам. Те поклонились. Калокир, выпрямившись, ответил:
– Об игре в кости.
Императрица подняла бровь.
– Да ты что, серьёзно? О, жалкий род! Впрочем, научите Рагнара этой забаве. Может быть, хоть она его развлечёт немного. А то он что-то очень печален! И у меня портится настроение, когда вижу его лицо.
Все сразу уставились на Рагнара. Он был непроницаем. Точнее, его синие глаза казались непроницаемыми и страшными. От них веяло неземным, совсем как от глаз Мари три часа назад. Но это заметил только патрикий. Те, кто стоял рядом с ним, видели лишь то, что видела Феофано.
– Ну, научите же его! – повторила та, топнув ножкой.
– Это довольно просто, – проговорил Калокир, следя за Рагнаром, – бросают фишки, потом считают очки. Побеждает тот, у кого их больше. Всё решает удача. Она обожает тех, кто любит себя, а тех, кто боготворит её – презирает. Она – всего лишь царица, а не богиня. С теми, кто ползает перед ней, царица капризна и холодна, как осенний ветер.
– Ты опытный игрок, – заметила Феофано, – и даже слишком.
Рагнар ушёл, не глядя ни на кого. Он был очень бледен.
– Плохи его дела, – вздохнул Никифор Эротик, – фея, как ты жестока!
Царица, не удостоив его и взглядом, молча взяла Калокира за руку и стремительно повела его к дальнему углу залы. Те, кто в ней был, с поклонами расступались перед весьма необычной парой, но провожали её отнюдь не подобострастными взглядами и словами. Сановники усмехались, предвидя страшное, а их жёны мрачнели, предчувствуя занимательное.
Царица ввела Калокира в маленький кабинет, который примыкал к зале. В нём было несколько кресел, но Калокир остался стоять перед Феофано, которая опустилась в одно из них.
– Зачем ты всё это сделала? – спросил он. Она усмехнулась.
– Зря испугался! Рагнар тебя не убьёт – до тех пор, пока я не велю ему это сделать. Но ты ему причинил серьёзную боль.
– Без боли не извлечёшь занозу даже из пальца, – пожал плечами патрикий.
– Ты смеешь предполагать, что вынул занозу из его сердца? Кто ты такой, чёрт тебя возьми, что думаешь о себе как о самом Боге?
Глядя на Феофано в упор, Иоанн ответил:
– Я тот, кого Рагнар не убьёт, даже если ты этого захочешь.
– Ого! – прищурилась Феофано, – красиво, смело! А почему ты в этом уверен?
– Мы с тобой вместе много сделали для того, чтобы он очнулся.
Царица расхохоталась.
– Послушай, мальчик! Ты меня плохо знаешь. Хочешь умереть в муках? Я это тебе устрою.
– Нет, Феофано, – спокойно возразил юноша, – тебе не позволят поступить так гораздо более сильные чувства, чем ненависть ко мне. Если она есть.
Царица страдальчески побелела.
– Ах ты, ублюдок! Ну почему ты смеешь так говорить со мной? Я ведь женщина!
– О! Прости, госпожа. Я думал, что ты – богиня.
Больше минуты длилось молчание. А потом Феофано произнесла, с трудом улыбнувшись:
– Нет, Иоанн! Ты ещё
