Елена Невейкина - Наследница

Гжесь тем временем набрал пряменьких веточек, из тех, что срезал садовник ещё весной. Их так и не собрались пока сжечь, и они хорошо просохли на ветерке, насыпанные сверху на поленницу дров. Он снял с них кору и теперь старательно и аккуратно обтачивал со всех сторон, стараясь придать им идеально круглую форму. Элен тоже иногда приходила ему помогать, но в основном просто наблюдала за работой мальчика.

Как-то раз к Элен, сидящей за вышивкой в беседке (нужно было, во что бы то ни стало, закончить дневной урок, а то бы ей здорово попало от пани Марии), подбежал запыхавшийся Гжесь и, сообщил:

— Элена, твоя пани Мария только что срезала с нашего орешника две ветки и куда-то их потащила. Она что, тоже что-то делать собирается? Вряд ли — лук. Тогда что?

— Пани Мария?! — вытаращила глаза Элен. — Не может же она… Подожди… Ой! Я, кажется, знаю. Пойдём! — она вскочила, давясь от смеха. Вышивка была забыта, и она, схватив приятеля за руку, потащила его к дому. — Пойдём, пойдём скорей, заглянем, что она будет делать. Эти ветки она, скорее всего, к себе в комнату потащила.

— Зачем? — теперь глаза вытаращил Гжесь.

— Бежим, по дороге расскажу, — и она, сорвавшись с места, понеслась по дорожке к дому. «По дороге» рассказать ничего не получилось. Дети вбежали в дом и поднялись по лестнице. Немного отдышавшись, Элен тихонько подошла к двери комнаты пани Марии и поманила за собой Гжеся. Он активно замотал головой и замахал руками: не пойду, и ты не ходи! Но Элен, презрительно дёрнув плечом, не обратила на эти знаки никакого внимания, тихонько надавила на дверь и заглянула в образовавшуюся щёлку. Несколько секунд она наблюдала за происходящим внутри, потом зажала себе рот рукой и затряслась от смеха. Любопытство победило страх и разумные рассуждения, и Гжесь, не выдержав, подобрался к самой щёлке и заглянул в неё, замирая от сознания возможных последствий в случае поимки на месте преступления. В щель приоткрытой двери было видно зеркало. В нём отражалась роскошная кровать пани Марии, и сама пани, которая стояла рядом со своим ложем и что-то прятала среди складок полога. Элен потянула недоумевавшего Гжеся за рукав и прикрыла дверь. Когда они на цыпочках удалились от комнаты гувернантки, Элен рассказала мальчику, какой у них с пани состоялся разговор об ореховых ветках, которые та заметила у своей подопечной.

— Так что теперь она будет ждать, когда ей присниться жених, — закончила она свой рассказ.

— А это что, правда?

— Что?

— То, что она жениха увидит.

— Да ну тебя! — даже обиделась Элен. — Ну, почему все верят любой ерунде, стоит только сказать, что так говорят цыгане? Глупость, какая! Вот потому-то вас так легко обмануть — сами готовы поверить во всё… Да это я придумала, чтобы она разрешила мне пал… то есть будущие луки поставить в комнату, — она помолчала немного, успокаиваясь. — Ты лучше скажи, скоро можно будет с ними что-нибудь делать?

— Ну, что ты торопишься, как маленькая! — взмутился немного обиженный Гжесь. — Ещё не прошёл даже месяц. Ты хочешь, чтобы всё было напрасно, чтобы ничего не вышло?

— Ну, не сердись. Ладно, я подожду ещё. А стрелы уже готовы?

— Почти. Осталось только оперение приклеить. Наконечники из гвоздей я уже сделал, выемки в пяточках проточил.

— Какие выемки? В каких пяточках?

— Ну, сзади на стреле делается такое маленькое углубление, в которое тетива ложиться, чтобы не соскальзывала.

— А-а!.. А пяточки?

— Это кончик стрелы так называется. С одной стороны — наконечник, а с другой — пяточка.

— Хм. Тогда это, скорее, хвостик, а не пяточка.

— Ага, тебя забыли спросить, как назвать.

— Ладно, не ворчи. Так. Значит, нужны перья…

Следующим утром на птичнике случился страшный переполох. Вся птица орала, как могла, и носилась по всему загону в тучах пыли, перьев и остатков корма. Когда все они постепенно успокоились, птицу пересчитали. Недостачи не было. Решили, что птиц перепугала либо крыса, либо какой-то пернатый хищник. Успокаивать и считать обитателей птичника помогала Элен. Она проявила столько усердия, что заслужила похвалу. А после своих положенных уроков и занятий она, придя на их с Гжесем излюбленное место, с гордостью продемонстрировала приятелю целый пучок прекрасных хвостовых перьев. Здесь были и гусиные, и петушиные, и даже индюшачьи.

— Как это тебе удалось? — изумился Гжесь. — Они все прекрасно подойдут, а индюшачьи — так вовсе самые лучшие, но ведь они все здорово клюются!

— Кто клюётся? Перья? — захихикала Элен.

— Петухи, гуси, а особенно — индюки, — серьёзно ответил Гжесь. — Как ты смогла надёргать перьев и остаться целой?

— А я такое слово знаю, — напустив на себя важный и таинственный вид, ответила Элен, — от него все птицы замирают, и можно делать с ними, что хочешь. А потом скажешь это слово ещё раз и — хоп! Все опять двигаться начинают.

Гжесь, приоткрыв рот, озадаченно смотрел на неё.

— Ой, да шучу я! Просто устроила переполох на птичнике, а пока они все носились в испуге, надёргала из них перьев. Вот и всё.

— А как ты туда попала? — всё ещё с сомнением в голосе спросил Гжесь. — Ведь птичник на ночь запирается.

— А зачем мне туда попадать? Просто немного покидала камни, подразнила петухов да индюков. Ты же знаешь, у меня хорошо получается изображать голоса птиц. Ну вот. Тогда всё завертелось. Все закудахтали, загоготали… Тут прибежали люди, отперли калитку, стали успокаивать всю эту… стаю. А я прибежала им помогать. Вот и всё. Меня ещё и похвалили.

— Так вот почему так долго птицы орали! Как тут успокоишься, когда у тебя из хвоста перья рвут! — засмеялся Гжесь.

— Ну, да. Как-то так.

Всё выяснив, они принялись резать добытые перья вдоль и крепить их к стрелам. Получилось не сразу. Перья ломались, получались кривыми, не хотели держаться на древке. Но, в конце концов, промучившись несколько дней подряд, друзья закончили последнюю стрелу.

Шнур для тетивы тоже был готов. Оставалось лишь дождаться окончания срока, назначенного Гжесем для высыхания древесины. Наконец, и это свершилось. Когда Элен выносила заготовки, ей опять встретилась пани Мария. Сложилось впечатление, что пани стерегла воспитанницу где-то рядом в засаде.

— Уже выносишь? — спросила она, указывая на орешины.

— Да, пани Мария, я ведь вам обещала, что они простоят только месяц. Время прошло, и я выношу. Они больше не действуют. А хлама мне в комнате не нужно, — рассудительно сказала девочка.

— И тебе удалось увидеть жениха? — со снисходительной улыбкой спросила гувернантка.

Если бы Элен своими глазами не видела бы, как пани Мария устанавливала точно такие же орешины в своей спальне, она ни на минуту не усомнилась бы в искренности этой снисходительности.