Путешествие сие колико было мне приятно, толико, напротив того, сыну моему все сие время было крайне скучно. Он не рад был, что попался тогда к г. Полонскому, сидящему только за своим столиком и раздергивающему шелковые лоскутки, или перебирающему по зернышку пшеницу на семена и не занимавшемуся с ним ни каким почти разговором. А сие натурально и нагоняло сыну моему скуку, и он прожил сии дни, равно как в неволе, и рад был, что ему удалось сходить для прогулки на берег реви Оки. Которая его прогулка была тем достопамятна, что он нашел там в песке множество раковин и улиток, и преподала мне мысль велеть их набрать как можно более и употребить их потом на украшение нашего грота. Впрочем, достопамятно, что сей раз был уже последний, что я видел г. Полонского, ибо после того до самой его кончины, воспоследовавшей чрез несколько времени после сего свидания, не удалось мне уже никогда видеть сего моего друга, которого любовь ко мне так мне памятна, что я и поныне видал нередко издали то место, где почиет прах его, смотря на оное с чувствительными движениями душевными, и всякий раз желаю ненарушимого костям его покоя.
Не успели мы возвратиться в Дворяниново, как, дорожа всякою минутою, принялись мы там опять за работу. А именно: нам вздумалось вершину нашу водном месте перегородить срубом и текущую по ней воду так возвысить, чтоб ее можно было провести таким же водоводом, как и в Богородицке, в мой нижний нагорный сад и произвести в нем ею какие–нибудь водяные украшения. Итак, тотчас отысканы были дубовые пластины и я заставил рубить из них косоруб и преградил им против самых хором вершину я ожидал от сего не ведомо какой пользы. Но впоследствии времени оказались все сии труды тщетными. Вода не дала себя никак остановить и по желанию возвысить, и я принужден был предприятие сие оставить до другого временя. Таким же образом затевал было я в сей раз и на Удереве сделать для себя две сажелки и нарочно для того ходил туда я назначивал к тому места. Но и сие осталось без всякого последствия и успеха.
Между тем, виделся я и с другими моими соседями; г. Басаргиным и его женою я принужден был иметь с ними превеликий крик и спор, по поводу хранимого у меня их векселя. Они приступили опять ко мне и требовали его выдачи, а я никак на то не соглашался и, желая снасти наследие своей крестницы, не взирал на всю их досаду и гнев, а смеялся только глупому их требованию и желанию до конца разорить бедную сироту сию.
Наконец, проводив еще один день в делании помянутой преграды и уступа и, оставив недоделанными, поехали мы в Богородицк. И заехав в Федешово и там отобедав, благополучно 7–го числа августа возвратился к моим домашним в Богородицк.
Сим образом, окончив и сие свое путешествие, принялся я опять за все прежние мои дела и упражнения. И посидев опять за пиром и наготовив на все остальное время сего года потребное количество материала для моего «Экодомического Магазина», принялся я опять за сад, а особливо за отделку грота. Сей вздумалось мне убрать совсем отменным и таким образом, каким еще никто до того времени не убирал гротов. Я велел сперва отгородить досками все его углы во внутренности и дать ему чрез то внутри фигуру осьмиугольную и сообразную с его потолком, срубленным наподобие осьмиугольного свода. В помянутых отгородках велел доделать круглые углубления, ниши, в которых бы сидеть было можно, а в своде срубить маленький лантерн с четырьмя окончинами и доставать на нем, как на пьедестале, мраморную статую. В сей лантерн входил свет в мой грот. Но как сего было не довольно, то получал он несколько света и в оба свои входа, которые сделаны были в него с двух сторон, как я прежде упоминал, пещерами. При самом входе его, поделал я порядочные стеклянные двери, а соответственно им, в противостоящих стенах, сделал две другие, точно такой же величины и формы, фальшивые двери, и вместо стекол вставил в них зеркала, купленные мною нарочно для сего в проезд мой в Туле. Самая сия выдумка и составила наилучшее украшение моего, лещедью порядочно вымощенного, грота, ибо всякий, входящий в грот, обманывался и не инако думал, что с противоположной стороны есть в него другой вход и также идут в него другие люди, и сей обман зрения был столь совершенен, что многие, обманувшись и увидев там людей и сами себя не узнав, снимали из вежливости шляпы и кланялись, и чрез то подавали повод к смеху и хохотанью.
Но сего было далеко еще не довольно. Чтоб придать гроту моему вид совершенно каменного грота, велел я всю внутренность его, как стены, так и свод, порядочно оштукатурить и штукатуркою сею прикрыть все дерево так, чтоб оного совсем было не приметно; а повыше стен, под куполом, обвесть большим карнизом; а для придания еще множайшей красы, как стены, так и ниши, а в особливости карниз во многих местах — украсить вставленными в штук многими рядами и узорами больших и малых раковин и улиток. Вставливались оные так, чтоб приходились они, где спинками своими, где углублениями своими наружу; а чтоб придать им более красы и блеска, — то постарались мы их иные вызолотить, а иные высеребрить, и по серебру расцветить под вид перламутра разными на лаке красками. Нельзя довольно изобразить — какой прекрасный вид и какое украшение они собою сделали, а особливо в карнизе и в нишах, в коих изображены были из них целые фестоны, повешенные на шнурах, составленных из крупных белых, на подобие бусов, пронизок. Все же промежутки на стенах и своде между сими обводками усыпаны были по сырому штуку, где разными цветными нашими песками, где истертою слюдою, а где мелким бутылочным стеклом, что все такой придавало блеск и такую пестроту и расположено было с таким вкусом, что грот мой составился сущею великолепною и такою игрушкою, что, вошед в него, засмотреться было можно. А чтоб придать ему еще более куриозности, то вверху, в лантерне, против оконичин, утвердил я вкось и в таком положении зеркала, что в них виден был весь наш город и все положения мест, вверху пруда находящиеся. Зеркальные же двери, кроме вышеупомянутого обмана, производили и то действие, что стоящему посреди грота человеку казалось, что он окружен не одними, а несколькими комнатами, также великолепно украшенными. Словом, весь грот сделался чрез все сие таким, что не стыдно б ввесть в него было хотя бы самого Государя.
Конечно, можно всякому заключить, что все сие скорее сказать, нежели сделать можно было. И я, не обинуясь, скажу, что стоил он мне хотя небольших коштов, но хлопот и трудов весьма многих, и тем даче, что всеми внутренними его работами и украшениями ее могли заниматься простые работники, а потребны были к тому искуснейшие руки. А потому употреблял я к тому не только моего досужего садовника, штукатура и маляра и нашего переплетчика, но и сам, вместе с сыном моим, над тем, особливо над расцвечиванием многих тысяч раковин и улиток, лично трудился. И все мы тем не только половину августа, но и большую половину сентября месяца занимались и едва–едва его по 20–му числу сентября окончили. Но сказать надобно мне и то, что все сии многие труды мне были не только ни мало не скучны и чувствительны, но весьма еще приятны, и ежедневно доставляли мне множество минут приятных. Ибо всякая отдельная штука или вновь выдуманное и затеянное украшение веселило и радовало меня чрезвычайно, а такое же удовольствие имел при том и сын мой, равно как все, в работе участие имевшие.
