Со всем тем, все сие было еще не одно, в чем мы, особливо я, в самое сие время упражнялись. Но надобно сказать, что между тем как мы занимались внутренним украшением грота, производимы были другими работными людьми и разные другие в саду работы: одни из них отделывали, по указанию моему, песчаную удивительную пещеру и наружность горы, обделываемую развалиною; другие — строили каменный павильон: иные отделывали самый большой нижий водоем, которого дно, по причине рыхлости земли принуждены мы были устлать и убивать сплошь такими же пластами из синей глины, о каких я упоминал прежде и которые одни в состоянии были удержать в нем воду; а иные, наконец, воздвигали привезенную к нам и сделанную уже ротонду и раскрашивали оную разными красками. Сверх всего того, назначивал я и далее вверху прочие места в саду, которые осенью засаживать лесом надлежало, и так далее. Словом, все сие время было для меня преисполнено бесчисленными хлопотами и трудами.
Впрочем, не успел и отделать своего грота, как случилась мне еще на несколько дней отлучка. Приятель мой и знакомец, г. Сахаров, живущий в Ефремовском уезде и верст за сорок от нас, вздумал, не помню по какому–то случаю, сделать у себя большой пир. Итак, принуждены мы были к нему ездить, и в отлучке сей провели 22–е, 23–е и 24–е сентября месяца. И как у г. Сахарова был в сие время превеликий съезд и множество знаменитого дворянства и 23–го числа порядочный бал, то не только провели мы сие время у него в танцах и в гуляньях по его прекрасному саду весьма весело и были угощением его крайне довольны, но я имел случай познакомиться со многими знаменитыми и до того мне незнакомыми людьми.
Возвратясь от г. Сахарова, последние дни сентября употребил я на назначение в саду лабиринта. Как я смалолетства превеликую охоту имел к игрушкам сего рода и все деланные мною до того опыты были как–то неудачны, то восхотелось мне употребить и в сем саду одно пустое место под лабиринт и занять его оным. Наиболее же побудило меня к тому то, что около самого сего временя случилось мне выдумать лабиринт отменно замысловатого рода. И как, по нетерпеливости моей во всех таких случаях, возгорелось во мне желание видеть оный в самой практике, а место случилось к тому удобное, в работниках и материалах к тому не было недостатка, — то и принялся я за назначение оного. Намерение мое было произвесть все стены его из насаженного сплошь кустарника. И потому не успел его назначить, как и велел по всем местам, где быть дорогам, прорывать широкие борозды, а из земли, вынимаемой из них, делать по всем тем местам, где быть стенам, гряды, назначаемые под посадку кустарника. Но как к достижению оного до совершенства требовалось много времени, тот желая скорее оным пользоваться, предприял я по всем сим грядкам набить сплошнее и столь частые колья, чтоб сквозь их с одной дорожки на другую никак пролезть было не можно, и переплетя их сверху, все спилить в одну препорцию. В средине же, как в центре оного, сделать нарочитый курган и на нем поставить на пьедестале статую. Чрез что, чрез короткое время и привел оный до желаемого совершенства я не один раз нашел удовольствие видеть, что никто не мог войти в него, не ошибаясь множество раз на распутиях. Однако, время и опытность доказали мне, что старинные садовые игрушки сего рода всего скорее могут прискучить, и потому и повеселился я сим наиприятно не долее как года два или три, а там его и запустил весь в лесочек.
Достопамятно также, что около самого сего времени случилось мне впервые выдумать славные свои пронизочные картины и щиты, могущие не только при огне, но и в самые солнечные дни составлять наипрекраснейшую иллюминацию. Повод к изобретению оных подал мне пьедестал, сделанный под статую, поставленную на верху моего грота, или паче — лантерн оного. И как он со всех четырех сторон имел отверстия, со вставленными в них целыми листами стекол, то, для предохранения оных от разбития, вздумал я приделать ко всем четырем отверстиям по отворяющемуся на петлях железному листу. А чтоб не отнять чрез то совсем света от моего грота, то и велел я пробить в оных по рисункам множество круглых дыр и в оные вставить разноцветные проники, что и послужило ко всему гроту моему украшением.
Сим кончился тогда наш сентябрь месяц, а мне же почтя и мой 46–й год жизни. Но что происходило в октябре и последние месяцы сего года, о том перескажу вам в моем последующем письме, а сие сим теперь окончу, сказав, что я есмь ваш, и прочее.
(Февраля 11–го дня 1810 года).
ПРОИСШЕСТВИЯ С ОКТЯБРЯ ПО КОНЕЦ
1784 ГОДА
ПИСЬМО 220–е
Любезный приятель! Месяц октябрь ознаменовался приездом к нам опять командира моего г. Давыдова. Он приехал к нам в начале сего месяца по поводу наступления времени по обыкновенной переоброчке наших отдаточных в наем излишних земель и пробыл у нас целую неделю. Все сие время было для меня опять весьма беспокойное и суетливое, ибо как для торговли и найма земля съехалось множество дворянства, а сверх того и с г. Давыдовым приехало несколько человек из его знакомых и приятелей, — то и надобно было всех их как мне у себя, так и во дворце, а с ними и других наших городских угощать. И потому происходили у нас опять беспрерывные почти празднества и угощения, до каковых г. Давыдов был отменный охотник и любил весьма как у других попировать, так и у себя угощать и подчивать. Всходствие чего и были то и дело обеды и ужины, то у него во дворце, то у меня, то у городничего, то у заседателя нашего г. Чулкова, то в соседстве, в деревне у г. Хомякова. А сверх того ездил он однажды и на поле для псовой охоты и утешался ею целые сутки.
Но как время сие ни было для меня суетливо и беспокойно, но я доволен был, по крайней мере, тем, что было у нас все смирно и хорошо и не было ничего досадного и огорчительного. Сверх того, услаждены были все труды и хлопоты те неописанным удовольствием, какое имел г. Давыдов при усмотрении всего мною сделанного в садах в течение сего лета. И как ему случилось тогда еще впервые лично все увидеть, а особливо мою песчаную гору и мой грот, то он только ахал на всяком почти шаге от удивления и не понимал, как мог я успеть все сие сделать в столь короткое время, я притом с чрезвычайно малым коштом! И как он был отменно самолюбив и все относил более к себе, хотя в самом деле всего меньше имел во всех моих делах соучастия, то смешно было для меня видеть, как он важивал всех приезжающих дворян для показывания в садах всего, что мы будто бы с ним успели наделать, и как всем тем кичился! Я охотно давал ему волю предаваться таковым самохвальствам, ибо ведал, что все знали, что ни мало не он, а один я был тому производителем, и довольствовался тем, что все, видевшие моя работы, превозносили до небес их похвалами. Но ничто так много всех не удивляло, как мой грот, бывший совсем уже тогда в отделке. И при сих–то случаях с отменным удовольствием насмотрелся я тому, как многие зеркальными дверями при входе в грот обманывались и как все украшение оного поражало их таким удивлением, что оного изобразить было не можно. От самого сего и загремела повсюду о саде нашем, а особливо о гроте моем слава, побуждавшая многих нарочно приезжать для смотрения оного.
