и его команде была необходима жесткая авторитарная власть, которая бы обеспечила правящей группе проведение политики реформ без сучка и задоринки [63].
Надо признать, что идея «твердой руки» для проведения рыночных реформ, появилась у «демократов» задолго до 1991 г. и разрабатывалась параллельно с «борьбой за демократизацию» советской системы и «общечеловеческие ценности».
Так, уже в 1989 г. в «Литературной газете» была опубликована дискуссия между Андраником Миграняном и Игорем Клямкиным под заголовком «Нужна ли «железная рука»?» Дискуссия вызвала общественный резонанс. В ней обосновывался вывод о том, что «сразу перепрыгнуть из тоталитаризма в демократию невозможно» и что «необходим переходный период в виде авторитаризма», в ходе которого можно будет решить «проблемы экономической реформы». Особо подчеркивалось, что целью демонтажа советской системы «должно быть не развитие демократии, а усиление власти лидера-реформатора». Тем более что демократизация общества, делали вывод авторы, «вовсе не способствует реформам» [64]. «Вот, допустим, реформатор выступает за введение рынка. Можно ли это сделать, опираясь на массы? Нет, конечно» – говорилось в статье. Вместе с тем, авторы статьи допускали демократию и в условиях «твердой руки», в том виде, в каком будет необходимо выпускать пар недовольства у населения: «Авторитарный режим, хотя и концентрирует власть в одних руках, допускает размежевание и даже поляризацию сил и интересов. При этом не исключаются определенные элементы демократии – выборы, парламентская борьба. Правда, все это строго регламентируется [65]». Думается, излишне комментировать, что после расстрела Верховного Совета в октябре 1993 г. именно эта модель будет реализована в ельцинской России.
Председатель Верховного совета РСФСР Б. Ельцин со своими сторонниками в зале заседаний Съезда народных депутатов России. 1990 г.
В роли признанных апологетов идеи «твердой руки» и «просвещенной авторитарной власти» в России выступят также известный политолог и обозреватель «Российской газеты» Леонид Радзиховский (активно выступающий за авторитарную модель и сегодня) и идеолог «демократов» первой волны Гавриил Попов. Последний сразу же после окончательной «десоветизации» общества и перехода к экономике «цивилизованного» свободного рынка предлагал воздержаться от «суеты» с парламентом свободой прессой и многопартийностью (под этим знаменем шли к власти «демократы первой волны»), и приступить к поиску «какого-то особого типа политического устройства» в виде «жесткого административного контроля сверху» и даже называл конкретные примеры: Греции, Чили, Южной Кореи [66]…
Надо ли говорить, что в этих условиях Верховный Совет и Съезд народных депутатов (который во главе со своим председателем Русланом Хасбулатовым выступал, как мы знаем, за вариант более «мягких», «социально ориентированных» реформ) превращался в мощный индикатор растущего в обществе недовольства. В этом плане, эволюция позиции большинства депутатов ВС РФ, произошедшая по отношению к президенту и правительству в 1992–1993 гг. вполне показательна и закономерна.
Таким образом, имелось решающее обстоятельство, толкавшее президентскую власть к силовому разгону советов всех уровней на территории России. Об этом точно говорят авторы монографии, посвященной судьбам местного самоуправления в России, Ю. С. Кукушкин и Н. С. Тимофеев. Они подчеркивают, что советы всех уровней (особенно местные) «своим демократическим потенциалом, коллегиальностью принятия решений, массовостью, широким участием граждан в их деятельности» представляли существенное препятствие для реализации политики центра и становились помехой на пути «поспешных революционных преобразований» начала 90-х. Фактически, отмечают авторы монографии, «концепция (идея) советского варианта самоуправления» не могла вписаться и вступила в противоречие в «реализуемую политику утверждения концепций, в основе которых – отчуждение граждан от всех форм участия в социально-экономических преобразованиях», и, прежде всего, от реального участия в деле управления государством [67]. Прямым результатом такой политики стали кровавые события сентября-октября 1993 г., спровоцированные силовой акцией группы президента Б. Ельцина по отмене действовавшей Конституции и расстрелу законно избранного парламента страны вместе с его безоружными защитниками. Действия последних отражали ярко выраженную демократическую тенденцию общество, а само московское восстание носило демократический характер.
В этой связи более чем несправедливыми и ошибочными выглядят оценки, данные произошедшим событиям в Москве, председателем расстрелянного парламента Р. Хасбулатовым. Последний представляет события 1992–1993 гг., апогеем которых стало народное восстание в Москве, как «схватку богов на государственном Олимпе» [68]. Он прямо заявляет о том, «раскололось не общество, на две части распалось государство, не гражданин пошел на гражданина, а власть одного русского государства объявила войну власти другого [69]». Отсюда – явное стремление бывшего спикера очистить конфликт «внутри системы» от примеси «пугачевщины» и «русского бунта» и низвести подлинных защитников Конституции и закона, павших во время кровопролития в Москве, до категории «снующих среди вооруженных людей любопытствующих гражданских лиц, которые попали под обстрел у «Останкино»» и в «Белом доме» [70].
Вполне закономерно, что именно события сентября-октября 1993 г., завершившиеся победой группы президента Ельцина, привели к формированию в России президентской республики. Причем становление и развитие «президентской вертикали» происходило за счет существенного умаления демократических тенденций в обществе, способствовало усилению авторитарных начал государства, и даже по запоздалому признанию апологетов либеральных реформ начала 90-х, возвращало Россию «назад, к нравам досоветского патримониализма» [71].
Двадцатилетие ликвидации СССР и опыта построения его бывшими республиками собственной суверенной государственности вновь поднимают перед Россией (равно как и перед всеми народами постсоветского пространства), вопрос о путях и способах интеграции бывших советских республик в современных условиях. Особую значимость приобретает вопрос о роли и месте в этих процессах Российской Федерации. Способна ли Россия предложить действенную идею интеграции, привлекательную для всех народов бывшего СССР, а главное, способную уберечь саму Россию от дальнейшей «балканизации» [72]?
Однозначного и сиюминутного ответа на этот вопрос мы сегодня явно не получим. Интеграция во всемирный рынок и сотрудничество с республиками «ближнего зарубежья» на «конкурентной основе», на которое то и дело ссылаются представители российского истеблишмента, в этой ситуации явно не спасут. Впору вспомнить слова известного апологета западного мира Людвига фон Мизеса. Он прямо говорил о том, что между двумя общественно-политическими системами, сложившимися в мире после второй мировой войны, «не может быть никакого компромисса». «Граждане, – говорил Мизес, – должны сделать выбор между капитализмом и социализмом или, как говорят многие американцы, между “американским” и “русским” образом жизни» [73]. Очевидно одно: сохранить целостность самой Российской Федерации – значит, как минимум извлечь уроки из трагического опыта гибели СССР и его общественно-политической системы, вследствие навязывания обществу ложных «социальных проектов» извне без учета социального опыта и национальных традиций собственного народа.
Волынец Алексей Николаевич,
российский историк и журналист
Диверсионная группа «Дальневосточники». «Старые большевики», как часть антигитлеровского подполья Москвы 1941–1943 гг.
Аннотация: На основании недавно рассекреченных документов НКВД автор раскрывает подробности т. н. «Московского плана» – датированной началом
