— Избавиться? — перебил Ульрих. — Неужели вы, мой друг, считаете, что ему нужно было избавляться от кого-то из них?
— Не знаю, сударь… Но ему нужно было, чтобы между Вальдбургами и Шато-д’Орами возникла вражда, чтобы пролилась кровь…
— Это другое дело… Но кое-что мне все же не понятно! Если этот Перрье — человек маркграфа, то зачем ему понадобилось рисковать жизнью вашего господина, дорогой Андреас? Ведь маркграф наверняка знает о завещании моего прадеда, который при отсутствии потомков мужского пола велел все отписать монастырю. Ежели он замыслил убить меня и одновременно Альберта, то, выходит, лишает себя прав на Шато-д’Ор!
— Значит, вы, мессир Ульрих, убеждены, что Перрье действовал в интересах монастыря?
— Разумеется… Но что же было потом?
— Все остальное вы знаете, мессир Ульрих. Вальдбург одурел от радости и выпучил глаза на Агнес фон Майендорф, мессир Альберт не стерпел…
— Меня интересует другое, — перебил Ульрих. — Откуда ты узнал, что на меня готовится покушение…
Андреас не успел ответить, так как Ганс Риттер, о котором на время забыли, осмелился вмешаться:
— Я забыл сказать, что кавалер де Перрье предупредил разбойника, что стрелять надо только по его сигналу…
— Ладно, заткнись, пока не спрашивают! — рявкнул Ульрих.
— Итак, — снова обратился он к Андреасу, — я вас слушаю, мой друг.
— Сударь, я ведь уже сказал вам, что не имею права этого говорить…
— О Господи, — картинно воздев руки к небесам, воскликнул Ульрих, — сколько же тайн на этом свете!
— А еще больше — на том, — философски заметил Марко, который, вытащив из мешка лопату и приладив к ней грубоотесанный кол, принялся рыть могилу.
— Что верно, то верно, — кивнул Ульрих, многозначительно взглянув на пленника. Тот в ужасе задрожал и рухнул на колени.
— Не бойся, дуралей, — ласково сказал Ульрих, — эта могила не для тебя… Вот что, господа оруженосцы, привяжите-ка вы его к седлу и скачите что есть духу в Шато-д’Ор, покуда мы еще не так далеко заехали. А мы вас будем дожидаться на постоялом дворе… Если, конечно, он еще цел. Как его бишь? «Нахтигаль», что ли?
— Он цел, сударь. Правда, старый хозяин, которого вы знаете, пять лет как помер. Сейчас там всем заправляет его сын, Мариус Бруно. Парень добрый, я его знаю, — сообщил Андреас.
— Надеюсь, вы знаете, что сказать Альберту, друг мой? Лошадей, оружие и плащи тоже покажете ему…
— Не сомневайтесь, мессир Ульрих, мы все сделаем как надо.
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ «НАХТИГАЛЬ»
Юноши нагрузили на трофейных коней оружие и зеленые плащи убитых, а на одного из коней посадили связанного Ганса Риттера. Они вновь пересекли брод и, нахлестывая коней, помчались по дороге, ведущей к Шато-д’Ор. Ульрих и Марко вновь остались одни. Какое-то время они молча и сосредоточенно копали землю — Марко лопатой, а Ульрих мечом. Могилу требовалось выкопать вместительную, но работа у них спорилась, и через час все было готово. Марко тесал палки для креста, Ульрих же сбрасывал трупы в яму. Затем они установили крест, насыпали сверху холмик и помолились о спасении убиенных христианских душ.
— Не боишься к старому хозяину ехать? — спросил Ульрих, делая из фляги глоток воды и передавая ее Марко.
— Как не бояться, ваша милость?! — воскликнул Марко, и на угрюмом его лице появилась кислая гримаса. — Он-то небось не чаял, что мы живые приедем.
— Не торопись, не приехали еще. Думаешь, он только эту засаду приготовил?
— Ясно, что не только… Ваша милость, может, лесом поедем?
— А куда выберемся? Есть, конечно, тропа одна, помнишь, может быть, через Тойфельсберг?..
— Не надо туда ехать, ваша милость. Дурное место… Нечисто там, нечисто! — Марко перекрестился. — Упаси Господь туда даже и днем соваться, а вы, ваша милость, меня туда на ночь глядя тащите.
— Сказки эти я тоже слышал, в детстве еще. О драконе говорили, о великане…
— Может, и сказки… — проворчал Марко. — А все равно люди там пропадали…
— Но ведь то когда было! — махнул рукой Ульрих. — Может, за двадцать лет вся нечисть оттуда разбежалась…
— Так не бывает, ваша милость! — упрямо заявил Марко. — Нечистая сила если где заведется, так потом ее и не выведешь — не тараканы…
— Да к нам-то она не прилипнет, побоится, — настаивал Ульрих. — Мы же его преосвященству туфлю целовали! Да еще и в святых местах побывали, за Гроб Господень бились… А вера у нас крепкая, так что Господь нас не оставит.
— Дай-то Бог, — сказал Марко. — Вся надежда — на милость Божью!
— Ну, собирайся! Поедем на постоялый двор. Туда всего-то три мили езды.
Солнце, висевшее уже над самыми верхушками деревьев, касалось округлых вершин холмов. Лошади шли медленно, мерно побрякивала сбруя; по кустам, невидимые в темно-зеленой листве, озаренной предзакатным золотистым светом, заводили робкие трели соловьи…
— Старый Бруно красоту, видать, любил, раз свой постоялый двор так назвал — «Соловей», — заметил Марко.
— Хорошо поют, — согласился Ульрих, рассеянно поглаживая шею своего коня.
Вскоре над дорогой появились тучи предвечерних комаров, и всадникам пришлось от них отбиваться. Ульриху комары залетели под латы, и избавиться от них было невозможно. Оставалось лишь тереться о латы плечами и боками в надежде придавить ненасытных кровопийц.
— Зажги-ка факел! — приказал Ульрих. Марко слез с лошади и вытащил из вьюка все необходимое. Затем, почиркав кресалом, запалил смолистую палку. От чадного дыма расчихались и слуга, и господин, зато комаров они отогнали.
В конце концов три мили были пройдены, и впереди показались низкие, крытые соломой и тесом строения постоялого двора «Нахтигаль», заведения Мариуса Бруно. Ульриху доводилось бывать здесь не раз, еще в детстве. Останавливался он здесь и перед путешествием в Палестину, когда ехал ко двору маркграфа, где собирался отряд, с которым он уходил в крестовый поход. За двадцать лет, как ему показалось, на постоялом дворе почти ничего не изменилось: все те же крыши, заборы, стены, те же люди во дворе. Лежа вповалку — на телегах, под телегами, на соломе, — ворочались во сне и постанывали бродячие торговцы и мастеровые, нищие и паломники, монахи и беглые преступники. Здесь были и старики, и молодые девицы, бабы с грудными младенцами и пьяницы, напившиеся до бесчувствия.
В одном из обшитых тесом строений располагался трактир, откуда доносился нестройный вой, отдаленно напоминавший пение, визг женщин, хохот мужчин и треск мебели. Оттуда тянуло горелым жарким и блевотиной. Изредка слышались ругань и грохот посуды. В соседнем доме находилось нечто вроде гостиницы для проезжающих господ, где им могли предложить тюфяк, подушку и одеяло с персональными клопами.
