— Добро, Яков Вилимович, — деловито сказал он, бросая на стол бумагу. — Сей календарь след добыть, ибо сулит он выгоды нам великие. Зная наперед, что произойдет, мы бы не замышляли дел ненужных и упреждали всяческие неприятности для империи. Кончина Петра Великого возродила прежние притязания королей европейских. Наши победы над турками и шведами предаются забвению, иные и вовсе полагают, что Россия ослаблена. Зная же грядущее мы сможем предотвращать их коварные замыслы. Ваши заслуги перед любимым отечеством нашим, граф, будут оценены по достоинству.
Он говорил с важностью государя, радетеля за отечество, — даже у Петра Алексеевича тон был иной, возможно по причине болезни. А коронованная императрица в его присутствии и в самом деле обратилась в Марту Скавронскую, причем слабую, ненужную и безвольную, какими бывают постаревшие содержанки.
Меншиков речью своей предлагал графу сговор, и отказывать ему в сей час не следовало.
— Мой вклад в сей прожект невелик, — стал прибедняться Брюс, дабы выпытать истинные намерения Меншикова. — Ныне судьба календаря всецело в руках капитана Головина. Путь неблизкий и зело опасный, я сам свидетель тому, как местные власти препятствия чинят на каждом шагу. А ежели учесть разбойных людей…
— Воеводы, коменданты крепостей и острогов в самом скором времени получат указы о содействии, — заверил светлейший, — и помощи всяческой. А потраченные вами деньги из казны возмещены будут.
— И траты мои невелики супротив тех, кои еще предстоят. Петр Алексеевич в награду Головину пообещал все, что он пожелает.
— Что же он пожелал?
— Корабль, каравеллу о трех мачтах.
— На что ему каравелла, когда он фрегатом командовал?
— Мечта есть у оного капитана — в кругосветное путешествие отправиться. Государь сулил отпустить и снарядить экспедицию.
Марта взирала то на одного, то на другого, и уста ее при сем были открыты и безмолвны. Но в какой-то миг она вспомнила о себе и вымолвила царственно:
— Я исполню волю Петра Алексеевича, и будет Головину каравелла!
— В нашем флоте нет такого корабля, ваше величество, — заметил Меншиков с явным неудовольствием.
— А вы, светлейший князь, распорядитесь, чтоб ныне заложен был на верфях.
— Когда же Головин возвратится с Индигирки? — покорно спросил тот, хмурясь. — Каравеллу до осени не построить…
— По моим подсчетам, через два года, — не без намека вымолвил Брюс. И был понят.
— Через два? Отчего же так долго?
— На Индигирку Головин с людьми отправился водным путем, — терпеливо пояснил граф, адресуясь более к императрице, — поскольку должен доставить приданое невесты, дары жениху и некий товар. И до ледостава вряд ли дойдет до Русского Устья, зазимовать придется на Енисее. Обратный путь короче станет, ибо условились, чтоб сушей возвращался, налегке, взявши только людей и дорожный припас.
Екатерина опять повертела головой и встряла в разговор:
— Какого ранга сей капитан Головин?
Похоже, началась раздача чинов.
— Третьего, — скромно произнес граф.
— Жалую ему чин адмирала!
Меншиков, однако же, был начеку, поскольку хорошо разбирался в Табели о рангах.
— Помилуйте, ваше величество, — мягко начал он. — Ивашка Головин весьма заслуженный и храбрый офицер, но по Уложению не может перейти сразу через два класса а только через один за особые перед отечеством заслуги То есть пожалуйте ему, матушка государыня, чин капитана первого ранга.
Она путалась в званиях и потому спросила возмущенно:
— Вы хотите понизить сего капитана?
— Повысить, ваше величество, ибо первый ранг выше третьего.
Марта так же царственно махнула рукой;
— Будь по-вашему, светлейший князь… А скажите, граф, как далеко вперед прописано в сем календаре?
— Тренка поведал, будто менее чем на триста лет.
— А что же будет далее?!
— Должно быть, конец света.
— Весьма любопытно! — вдохновилась она, готовая к новым расспросам.
Однако Меншиков почуял неладное — подведет в конце концов к тому, чтоб узнать срок своего царствования, — и грубовато перебил:
— Полноте, преувеличиваете, граф! Конец света мой дед ждал, да так и не дождался! Матушка государыня! Не выпить ли нам за наше грядущее?
Она приняла бокал, поданный светлейшим, и видна была жажда на ее устах, но взор все еще был обращен к Брюсу. И тот подыграл старому другу:
— Ваше величество, когда капитан Головин доставит нам календарь, тогда мы все узнаем. А он непременно доставит!
И за подмогу получил в награду серебряный стакан рому из светлейших рук.
— Благодарю за верность и службу, генерал-фельдцейхмейстер! — при этом сказал Алексашка.
Его тон оскорбил Брюса, и на миг возникло желание отходить его по спине ножнами, как недавно секретаря Екатерины, но граф слишком долго служил престолу и, хотя ощущал себя вполне русским, вынужден был сейчас сдерживать даже самые яростные чувства — и не потому, что таков уж был удел всех иноземцев, даже если они королевских кровей; покуда Головин не принес с Индигирки вещую книгу, он готов был слугою быть у Меншикова и, смирив свою гордость, наложником Марты Скавронской сделаться ежели потребуется, — таковой была сила притяжения Брюса к науке и страсть к познанию всего таинственного.
— Граф, голубчик, не забывайте нас. Навещайте иногда, ибо мы рады вас лицезреть!
Это означало, что высочайшая встреча окончена.
Едва за графом закрылись двери, как Екатерина допила вино, села и, расслабив тучное тело, словно расплылась в кресле.
— Налей-ка мне рому! Притомилась я… Меншиков взял у нее бокал и отставил подальше.
— Прежде закончим дела государственные, Екатерина Алексеевна.
Она обиделась.
— Не оговариваешь ли ты графа, Александр Данилович? Он весьма милый человек и приятен сердцу нашему…
— Не спорю, матушка, и мне он старый товарищ, — озабоченно проговорил светлейший. — Да в связи со столь важным поручением покойного Петра Алексеевича не поспевает всеми делами управлять, на него возложенными. Покуда путешествовал в Двинский острог да Вологду, Берг-Мануфактур-коллегию забвению полному предал. А Демидовы и иже с ними от рук отбились, на заводах своих творят что вздумается. Монетный двор открыли и деньгу медную в ход пустили!
Государыня на бокал свой воззрилась и рукою махнула-
— Добро уж, возьми под управление сию коллегию… Да поспеешь ли всюду сам?
— Поспею, ваше величество, ибо приучен вставать чуть свет и ко сну отходить с первыми петухами…
— Что там еще? — поторопила Екатерина.
