- В такие ночи о будущем могут судить не только мудрецы. Посмотри, царь: к звездам, подобно лучам, поднимаются мысли каждого из тех, кому предстоит завтра выйти на это поле с оружием в руках! Эти лучи сплетаются, звенят… - Глаза витязя пылали золотым пламенем - Тот, кому внятен этот звон, поймет. На мгновения приподнимется перед ним завеса грядущего, и он должен понять знаки Времени. Тот, кто слушает Землю и Ночь, сможет постигнуть будущее.
Боярин немного склонил голову набок, нахмурив брови - словно и вправду прислушивался к каким-то едва различимым звукам, разлитым во Вселенной. Повисла тишина, и Ледару вдруг показалось, что он тоже улавливает далекий перезвон, словно маленькие колокольчики дрожали в порывах ветра. Он вздрогнул и напряг слух, но больше ничего не последовало. Тогда царь тронул за плечо замершего Гердана, словно зачарованного открывшимся:
- Ну? Что? Ты слышал что-нибудь?..
- Да. Слышал… - с трудом, будто пробуждаясь ото сна, промолвил боярин - На Закате мертвая тишина, воет ветер, пустоши, смерть… На Восходе же слышен плачь, женская скорбь, но там встает Солнце и гремит торжественная музыка, которая перекрывает все другие звуки… Тьма уходит на Закат, но ясный сокол лежит на Земле, ему не взлететь… А все прочее слишком туманно, чтобы об этом говорить. - неожиданно заключил он.
Помолчали, думая каждый о своем. Затем Ледар сказал:
- Вот, и будущее тебе ведомо. Не зря я всю жизнь тебе завидовал… Ну, ты-то, конечно, и об этом знал.
- Знал, конечно. Трудно было не заметить. Только… нечему завидовать было.
- Ну как же! Я вот думал: я - царь, все меня должны почитать, ведь мне власть Богами дана. Всех я выше должен быть от рождения! Ан нет, царь для людей тоже человек, а тебя волхвом чтут, будто ты все тайны знаешь. Как тут не позавидовать?
- А легко ли быть таким вот - от всех отличающимся, всем чужим? Я по жизни шел, как по пустыне: меня с детства учили, что о себе думать не должен, я и не думал: вот и пришел - ни семьи, ни друзей. Зря завидовал, царь.
- Ну пусть так. А как мыслишь, почему вороги эти на Землю нашу пришли?
Гердан тяжело вздохнул:
- Время такое пришло. Темные силы к власти рвутся. А власть им нужна не просто, а чтоб - над всем миром. Вот тогда-то они вдоволь кровушки людской напьются, всласть над племенем человеческим наиздеваются, все разрушат, леса и реки погубят - да и сгинут вместе с Землею! Ты не смотри, царь, что из-за границ они к нам ползут - это угроза видимая, ее избыть легко: был бы острый меч, ясный ум да храброе сердце. А вот коли проникнет Зло в сердце людское, помутит мысли лестью да ложью, разбудит гордыню непомерную да жадность неутолимую - вот тогда и без боя падет стольная Русколань, и погрузится во мрак Земля Ариев! Полезут наружу и зависть, и лживое слово, будем братьев и родителей предавать, служить начнем чужим, чтоб на горе своих наживаться, в татей да разбойников обратимся. И вот тогда нипочем не одолеть нам будет иноземных ворогов. А уж они-то сразу пожалуют, недаром воронье на запах падали быстро сбирается! И обратят нас рабами тогда, будем в цепях жить и в цепях умирать, и в цепи сии родители детей своих заковывать будут, свет Солнечный скрывать от них станут. А захватчики только посмеются: вон, скажут, в грязи ползают, пойлом дурманным опоенные, ариями раньше звавшиеся, а ныне на клички рабские откликающиеся! Вот где страх-то будет…
- Да верно ли будет так?
- А это, царь, от нас зависит. Вот и в тебе злые мысли верх берут: будто не народной волей ты правишь, а божьей, будто по рождению выше ты пахаря или кузнеца! А на самом деле все мы - арии, одна кровь, и покуда помнить о том будем - вовек не бывать врагу на нашей Земле.
- Я подумаю над твоими словами, Гердан. Но прав я или нет, завтра я готов сражаться с врагами до конца, до последней капли крови, как велит мне долг. Я сам поведу воинов в бой, и никто не посмеет сказать, будто я прячусь за чужие спины!
Гердан снова улыбнулся:
- Я буду рядом с тобою, царь. Мой долг тоже велит мне быть на самом опасном рубеже…
Хейд отдал последние приказы своим командирам своего войска, и они, гремя латами и стуча коваными сапогами, покинули его великолепный шатер. Разумеется, повелитель вампиров мог спать на голой земле в любую погоду, но тщеславие заставляло его обзаводиться всеми предметами "благородства" знатных райксов - даже походным камином, украшенным золотым орнаментом! Вот и сейчас в нем горел огонь, а Хейд стоял посреди шатра и смотрел в пустоту. Его мысли были обращены ко всем долгим дням, прошедшим с начала этого небывалого похода.
Пощады не было. Войско повелителя вампиров стирало на своем пути всякий намек на сопротивление. О, конечно, Хейд мог бы с самого начала истреблять ариев поголовно, проще было бы просто заселить завоеванные земли рабами - колонистами с Заката, но ему хотелось сломить непокорный народ, заставить его признать поражение… Но арии сражались до конца. Даже страх не просто смерти, а смерти в мучениях не мог заставить их сложить оружие. А потому Хейд, стоило ему получить отказ Ледара признать поражение, приказал не брать пленных, выжигать поселения и уничтожать всякий след присутствия человека. На Закате необходимости в этом не было, но если бы война шла там, то после первых же сожженных городов все окрестные виллены явились бы выражать свою покорность. Он помнил, как его войска шли навстречу дружинам райксов, не встречая никакого сопротивления, как стоявшие у обочин дорог мужчины и женщины неловко кланялись новым господам. Потом был поход на туатов. Те были не менее отважны и могучи, чем арии, но уступали… в чем? Каждое племя туатов сражалось в одиночестве, и Великому Вождю слишком поздно удалось объединить их. А здесь все бьются плечом к плечу. Хейд вздохнул, и в голову закралась странная мысль: мне бы таких воинов! Которые идут в бой не из-за жажды наживы, которые совершают подвиги не из страха перед наказанием…
Неожиданно на плечи вампира легли чьи-то руки, и красивый женский голос сказал:
- Неужели повелителя вампиров что-то беспокоит? Но что может тревожить его?
Хейд повернулся к своей королеве. Разумеется, ни Ульра его, ни он Ульру, не любили, но зато прекрасно понимали друг друга и являлись словно дополнением к достоинствам и недостаткам каждого. Где логический ум полководца признавал свое бессилие, там его выручала склонная к интригам фантазия королевы. И потому оба полностью доверяли друг другу, Хейд - не желая лишаться замечательного советника, а Ульра - понимая, что все ее величие и власть лишь производные от Хейдовских.
Вампиресса откровенно показывала, для чего она пришла к нему, плотно прижавшись к завоевателю и соединив руки у него за спиной, но он отстранил ее:
