За поворотом перед ними открылась широкая перспектива: главный хребет уклонялся влево, к Пунта-Ливидония, в то время как меньший, понижаясь, ступень за ступенью, подобно огромному контрфорсу, упирался в море, образуя узкий полуостров, отделяющий друг от друга две бухты, на берегах которых был построен Санто-Стефано.
В двух третях пути вниз по склону, на естественной плоской площадке стояла огромная, приземистая, со стенами, выложенными из песчаника, крепость Филиппа Второго. С дальней от моря стороны, ближе к ним, размещался просторный внутренний двор с широкими каменными ступенями, ведущими к разводному мосту.
Форма, размещение и суровая красота говорили об испанском происхождении крепости, и с высоты нескольких сот футов Рэймидж мог судить, что пушки ее абсолютно господствуют над бухтами.
Ла Фортецца ди Филипо Секондо — форт Филиппа Второго — того самого старого тирана из Эскориала, который снарядил Армаду против Англии. В годы величия Испании руки ее тянулись далеко, стремясь кнутом или пряником добыть для Империи новые владения.
Теперь, два столетия спустя, над чужеродной крепостью Филиппа, обосновавшейся рядом с итальянским рыболовным портом, развевался триколор революционной Франции, символизируя тем самым, что непрерывно проносящиеся над Тосканой ураганы истории на деле совершенно не в силах изменить ее сущность.
— Что ты думаешь насчет этих пушек, Джексон?
— Те полдюжины, что смотрят на море — тридцатидвухфунтовки, как я полагаю, сэр. Полдюжины на противоположной стороне — скорее всего длинные восемнадцатифунтовки.
Оценка Джексона совпадала с мнением Рэймиджа. Если тридцатидвухфунтовое орудие находится на уровне моря, дальность его выстрела составляет около мили, но если оно поднято на высоту 150 футов — дистанция существенно увеличится. Он уже имел возможность наблюдать их воздействие на фрегат класса «Сибиллы» в момент, когда такое ядро, диаметром в шесть дюймов, размером с небольшую тыкву и весящее тридцать два фунта, врезается под углом в палубу — самую уязвимую часть корабля.
Без сомнения, при умелом обращении эти орудия вполне смогут прикрыть своим огнем с полдюжины кораблей, стоящих на якоре слева от крепости, хотя умнее было бы разместить суда в обеих бухтах, прямо перед фортом. Непроизвольно Рэймидж отметил про себя типы кораблей: бриг, тяжело нагруженный, две небольшие шхуны и две тартаны.
Вдруг Джексон слегка толкнул его локтем, и лейтенант увидел крестьянина с ослом, карабкающихся вверх по тропе по направлению к ним. Груженый хворостом осел почти совсем скрывал своего хозяина, который, уцепившись за хвост животного, держался с наветренной стороны от него. Проходя мимо, человек оглядел путников со смешанным чувством подозрения и любопытства.
Рэймидж вежливо поздоровался, получив в ответ нечто невразумительное. Он вдруг заметил, что по-прежнему держит жилет и сюртук перекинутыми через руку, а на черных кожаных ботинках лежит густой слой пыли. Дождавшись, когда осел отбуксирует своего хозяина за поворот, Рэймидж наклонился и почистил обувь подкладкой жилета. Кожа на ботинках была исчерчена шипами растений, а морская вода, высохнув, оставила белые солевые разводы на царапинах и по ранту ботинок. Лейтенант попытался потереть сильнее, но вскоре бросил — только щетка и крем могли исправить положение. Он застегнул воротник и надел жилет и сюртук.
Слава Богу, что одежда моряков одинакова почти во всех странах света: если не брать в расчет каштановые волосы, Джексон вполне сможет сойти за матроса с одного из стоящих в гавани кораблей.
— А вам идет, сэр, — с ухмылкой сказал Джексон. Ему впервые пришлось видеть своего командира в штатском.
— Я чувствую себя как учитель танцев из Флоренции, — отозвался Рэймидж.
Они начали спускаться вниз по тропе, используя в качестве ступенек камни и обломки скал, отполированных за годы подошвами крестьян и ослиными копытами.
— Гм, — проворчал Джексон, принюхиваясь к воздуху, насыщенному ароматами отбросов и нечистот, разлагающихся на жаре, — эту деревню можно найти даже в темноте, стоит лишь довериться своему носу.
А Рэймидж, погруженный в свои мысли, подумал: «Мы ищем доктора, но может статься, что нам потребуется гробовщик».
Небритый, неопрятного вида слуга проводил Рэймиджа в длинную, с высоким потолком гостиную, скудно меблированную в присущем итальянскому среднему классу стиле: пара чересчур украшенных позолотой кресел, свисающая с потолка люстра из муранского стекла под толстым слоем пыли и с оплывшими огарками свечей, сундук из темного дерева, с лицевой частью, украшенной непременной ручной резьбой с облупившейся росписью и позолотой, и печального вида диван с шелковой обивкой и грубо залакированными деревянными частями.
Два небольших высоких окна были застеклены, но въевшаяся копоть и следы мух почти не позволяли свету проникать внутрь. И почему этот диван навевает такую грусть?
— Доктор будет через минуту, — заявил слуга и вышел, прикрыв за собой дверь.
Похоже, у этого малого они не вызвали подозрений, как и у крестьянина, рассказавшего, что «иль дотторе» живет в Каза дель Леоне — Львином доме, находящемся прямо у крепости, почти в тени ее стен.
Прошло более десяти минут, прежде чем Рэймидж, оставивший Джексона снаружи часовым, дождался, когда в дальнем конце комнаты открылась маленькая дверь и появился маленький толстый господин в очках. На нем была велада — длинный сюртук с раздвоенными фалдами, которые, будучи подобраны на талии, оттопыривались в разные стороны, придавая человечку сходство с самодовольным голубем. Впрочем, манеры его противоречили такому впечатлению.
— Какая честь, граф, что вы почтили нас своим визитом, — заявил он, потирая руки, словно пытаясь отмыть их.
Когда слуга попросил Рэймиджа представиться, тот лишь буркнул: «Граф Бррраа», стараясь произнести имя совершенно неразборчиво. Называть настоящие фамилии было слишком рискованно, да и придуманные тоже. Он представился доктору тем же манером, понимая, что маленький доктор не отважиться переспросить из страха прослыть невеждой.
— Чем могу быть полезен вашей милости? — поинтересовался врач.
— Пустяк, сущая мелочь, — ответил Рэймидж, играя на чувстве человеческого тщеславия, — заставивший меня, тем не менее, побеспокоить вас. С одним лицом из моей свиты случился несчастный случай — повреждено плечо. Я хотел бы попросить вас…
— Ну разумеется, ваша милость!
Похоже, у маленького доктора зародились какие-то сомнения. Он по-прежнему потирал руки, но в то же время пристально и настороженно разглядывал Рэймиджа поверх очков. Неужели акцент?
