году указом Петра I образована Российская академия наук. Чуть другое название — Академия наук и художеств в Санкт-Петербурге. Мысль о создании научной академии пришла в императорскую лихую голову во время путешествия в Европу, когда он побывал в Парижской академии наук. На Петра Алексеича произвели сильное впечатление проводимые в лабораториях химические опыты, пузырики пузырятся, бульки цветные булькают, прямо как в фильме про Ивана Васильевича и Буншу, и Государь решил у себя сделать тако же.
Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?
Диво б дивное хотел Перенесть я в мой удел.
За это дело согласился взяться Иван Лаврентьевич. А вот помощника себе выбрал плохого. Хотя, возможно лучше-то и не было. У немца второго была тоже интересная фамилия. Знаменитая. Под ней гонял сам красный барон на болидах спортивных. Звали помощника Иоганном Даниэлем Шумахером. В начале 1724 года они представили Петру «Проект положения об учреждении Академии наук». И вскоре Сенат издал указ об учреждении «Академии, или Социетета художеств и наук». Не срослось у Петра I, не смог он провести торжественное открытие. Вместо него это сделала его вторая жена — Екатерина I. В декабре 1725 года она издала именной указ «Об открытии предположенной к учреждению императором Петром Великим Академии наук и о назначении в оную президентом лейб-медика Лаврентия Блюментроста». И выходит, что у постели больного Бирона сидит и жалуется на обиды несправедливые Президент Академии наук Российской империи.
Событие сорок девятое
«Русак не пруссак, и суровой зимой русский ещё лучше дерётся. Поэтому то, что русскому здорово, то немцу — смерть, и наоборот».
«Что русскому здорово, то немцу смерть»
Фаддей Венедиктович Булгарин
Шумахер? Шумахеры, они все шустрые. Помощник Президента и секретарь Академии наук сделал всё, чтобы благое начинание угробить. Он ругался с учёными, он недоплачивал им причитающиеся по контракту деньги, он не отапливал здание. И это просто ерунда по сравнению с настоящей бедой. Этот товарищ со знаменитой фамилией, общаясь с Петром, перенял у него не пытливый ум, не огромную работоспособность, не целеустремлённость, он перенял самую плохую черту характера (или это не черта?). Перенял Иоганн Даниэль, он же Иван Данилович Шумахер у Государя — реформатора любовь к горячительным напиткам. Пока Блюментрост делами занимался, всё же, став Президентом академии, он и лейб-медиком остался, а Екатерина первая и Пётр второй всё время болели. И сестра Петра — Наталья болела. Так пока Блюментрост всех их в могилу не поклал, то занят был. А пьянчужка Шумахер поставил целью споить и погубить всех завезённых из Европы великих учёных. И частично ему это удалось. Деньги, выделяемые на опыты с красивыми пузыриками и на астролябии с мелом шли на сладенькое иноземное вино. В результате самое главное приобретение Российской академии наук, крутизна в мире науки равная почти Ньютону, вымерла от борьбы с зелёным змием.
Теперь по порядку.
Первых академиков коих удалось заманить из Европы длинным рублём и прочими благами в основном были не те, кто пузырики разноцветные пущает. Наверное, к сожалению, попались в сети: математики Якоб Герман, Николай и Даниил Бернулли, Христиан Гольдбах, физик Георг Бюльфингер, астроном и географ Жозеф Делиль. Чуть позже к академикам присоединился в 1727 году молодой да ранний Леонард Эйлер. Пока не академик. Получилось, что единственным уроженцем России среди академиков первого состава был сам президент академии. И тот Блюментрост.
Деятель Блюментрост был кипучий и дела детища Петра сразу пошли в гору. При академии были созданы типография, инструментальные мастерские, рисовальная и гравировальная палаты, спроектированы анатомический театр и обсерватория, академические университет и гимназия. А ещё Президент озаботился, чтобы у ученых было все необходимое для обогащения научного богатства России. Квартиры и дома всем дали и приличные оклады положили. У Бернулли обоих за тысячу был окладец. Нет таких зарплат в Европе. Ещё стараниями Блюментроста были организованы несколько экспедиций в губернии империи для проведения астрономических, физических наблюдений.
Бернулли — это о-го-го. Их не кто-нибудь Блюментросту порекомендовал, а сам Лейбниц. В конце октября 1725 года Николай и Даниэль Бернулли сошли с корабля на гранитную набережную Санкт-Петербурга… Да, хрен там! Проваливаясь по колено в грязь и, соскальзывая с деревянных тротуаров, шли по чавкающей этой грязи братья по Столице, мать её, и поражались, какими олухами нужно быть, чтобы поменять цветущий благоустроенный мощённый булыжником Базель на эту грязелечебницу.
Поселились братья на Васильевском острове. Даниил возглавил кафедру физиологии, а Николай преподавал на кафедре математики. Оба почти сразу начали публиковать свои работы в издаваемых на новенькой типографии сборниках Академии.
К несчастью для братьев и других членов Академии секретарём научного сообщества, переехавший в Москву, Блюментрост оставил пропойцу Шумахера. Даже года не проработал Николай Бернулли в Северной пальмире. У него открылась язва желудка, которую спровоцировали ежедневные попойки.
— Ты это, Иван Лаврентьевич, серьёзно? — слушая напыщенную речь лейб-медика обличающего своего секретаря, чуть не вскочил с перин Иван Яковлевич.
— Это проклятая русская привычка пить много горячительных напитков…
— Отставить! Мать вашу — Родину нашу. Ты — немец, Шумахер — немец, Бернулли — немец, а русские, если цепочку продолжить твоих логических заключений — алкоголики, ладно, мудрёное слово — пьяницы.
— Так это Петер…
— Легко. Легко на мертвецов валить. Они ребята тихие и за себя постоять им сложно. Но у меня знакомый архангел есть, я ему пожалуюсь, и он тебя вылечит. Пришлёт к тебе привидение Петруши, мать и его. И побеседуете с ним о вреде пьянства и о лечении язвы.
— Кхе. Кхе. — Из-под кровати что ли?
— Так…
— Всё, закончили прения. Шумахера на его болиде срочно сюда пред мои очи доставить, — Брехт разбегающиеся от температуры мысли в кучу собрал. Недавно, буквально неделю назад ему знакомая фамилия на слух попала. Точно. Из Курляндии с поздравлениями от рыцарства и прочих баронов немецких приехал барон Герман Карл фон Кейзерлинг (Hermann-Karl von Keyserlingk). Бирон его помнил. Серьёзный и напористый дядька и очень верующий. Настоящий пуританин, в смысле образа жизни. Рачительный и всегда трезвый. Запарывал своих крестьян до полусмерти при обнаружении у них запаха алкоголя. — Сейчас в Москве находится посол Курляндии и Семигалии барон фон Кайзерлинг. Приведи его к окошку, переговорить мне с ним надо. Хочу его поставить Президентом Академии Российской.
— Он профессор? — скуксился лишаемый должности Блюментрост.
— Он — хренесер. В смысле, у него хрен забалуешь, пить академики будут только кефир…
— Что?
— Не перебивай, с больным говоришь, из последних сил вещую. Завтра концы отдам. Кефир — это кисломолочный полезный продукт. Нужно объездить всю Европу и бактерии эти, ну закваску добыть и йогуртовую тоже. Сбил, блин блинский. Так вот, барон очень не любит пьяниц, он дисциплину наладит. А ещё он лучший хозяйственник, которого я знаю. Академии в Президенты не учёный нужен. Есть академики и прочие профессора, вот пусть и берут академки, а рулить любым предприятием должен хозяйственник. Этот — лучший. И даже у Анхен денег выбьет на полезные дела, а потом сделает эту академию прибыльным предприятием. И всю Россию завалит деньгами. При моей, понятно, помощи. И отвечу на твой вопрос, дорогой лейб-медик. Организатор и ты неплохой, а потому с завтрашнего дня возглавишь министерство здравоохранения. Верни мне Петрушу Сундукова, я вечером накатаю примерный состав министерства и задачи, а также пути к осуществлению оных задач. Да, там тебе понадобятся пару помощников — заместителей. Подбери. И завтра, если они оспой переболели, сюда приведи. И не глупи, Иван Лаврентьевич, это не хорошие медики должны быть, а хорошие хозяйственники. Лекари пусть лечат, а менеджеры менеджеруют.
* В Реальной истории вторым Президентом Российской академии наук стал именно курляндец барон Герман Карл фон Кейзерлинг, который писал по-русски с трудом. Зато сумел вытащить Академию из ямы долговой, куда её загнали Шумахер с Блюментростом.
Событие пятидесятое
'Кто мудр, испытывать не станет
Ни женщин, друг мой, ни стекла.'
Лопе де Вега (Феликс Лопе де Вега Карпьо)
Дня три или четыре температура была, с каждым днём всё меньше, и не позднее пятого дня с начала болезни всё кончилось. Волдыря на правой руке было
