Делать было нечего. Сэр Джордж с сожалением сказал:
— Боюсь, свою часть этой сделки я не смогу выполнить. Право, мне очень жаль. Джентльмена, о котором вы говорите, я продал недавно одному моему другу. — И он добавил мягко: — Если вам это хоть как-то поможет, могу направить вас к нему и даже устроить так, чтобы вас впустили в дом.
Последовало неловкое затянувшееся молчание. Потом незнакомец неожиданно рассмеялся:
— Ах, Дуглас добрый, Дуглас верный. Я тронут. Хорошо. Сделка состоится. Скажите мне имя вашего друга, и вы получите документы.
Сэр Джордж поднялся, подошел к столу и вручил собеседнику расписку сэра Эндрю Хантера, которой тот обязался выплатить сто крон за пленного по имени Джонатан Крауч. На обороте листа почерком Хантера было нацарапано: «Ради нашей дружбы сообщите, если кто-то станет искать Крауча. Я не хочу, чтобы он пропал до того, как я обменяю его на моего кузена».
Посетитель прочитал обе стороны и улыбнулся.
— Вы с лихвой выполнили свои обязательства. Спасибо.
Спрятав бумагу, сэр Джордж сказал:
— Как джентльмен я, конечно, не могу оставить эту записку без внимания. Я намереваюсь послать в Баллахан одного из моих секретарей с хорошим эскортом — пусть предупредит сэра Эндрю, что некий незнакомец в самом деле интересовался Краучем. Дом Хантера хорошо охраняется, но не всегда можно быть уверенным, что, когда в ворота входит отряд вроде моего, кто-нибудь посторонний не присоединится к нему… В наши времена это вполне обычный риск.
— Да, конечно, я вполне осознаю этот риск, — сказал незнакомец, и длинный рот его растянулся в улыбке.
Сэр Джордж вдруг обнаружил, что улыбается в ответ. На какое-то мгновение он даже ощутил сродство с этим умным, своеобразным человеком. Движимый этим чувством, он сказал:
— Давайте выпьем, чтобы скрепить нашу сделку. У меня есть прекрасный кларет.
Гость согласился, вежливо заметив при этом:
— Хотя, я полагаю, вы ничего не имеете и против пива.
— Напротив, — сказал сэр Джордж, разливая кларет.
— Потому что… ваше здоровье… я оставил для вас внизу бочку. Пиво немного взболтано, но должно осесть.
Они посмотрели друг на друга понимающим взглядом, и сэр Джордж испытал от своей догадливости истинное удовольствие.
Простившись со своим анонимным другом, сэр Джордж вернулся в кабинет и задумался, играя рубиновым перстнем, лежавшим на столе. «Что ж, этой ошибки я больше не сделаю». Он надел перстень на палец и несколько мгновений смотрел на него. «Если ему не нужны драгоценности, то на какую же приманку клюнет этот хищный ястребок, этот дичок, выросший в нашем саду? Ведь есть же что-то, чего он домогается? Я узнаю, что это, Богом клянусь, непременно узнаю и знание свое превращу в поводок и ошейник, а на ошейнике выведу „Дуглас“ готическим шрифтом».
Душой Баллахана, его оплотом, священным, как некий племенной фетиш, была мать сэра Эндрю, дама Катерина, холодная, властная, неумолимая.
Катерине Хантер было под семьдесят; ноги ей отказали несколько лет назад, и теперь она была прикована к постели и к креслу. Это и гибель ее мужа у Флоддена, а также последовавшая вскоре смерть старшего сына, обладавшего блестящими талантами, сделали остаток ее дней тусклым и безрадостным.
Дом, высокий, неуклюжий и ничем не радующий глаз прохожего, был битком набит предметами, когда-то пленившими взыскательный вкус леди Хантер. О камышовых подстилках не заходило и речи. Полы были сделаны из испанских изразцов и устланы турецкими и левантийскими коврами. Кровати были резные и позолоченные с занавесями из тяжелой тафты. Мраморные столики покрывались ткаными скатертями, а в сундуках драгоценного дерева хранились редкие фолианты. Другие книги из ее библиотеки, наряду с мальтийским терьером по кличке Кавалл, удостоились чести постоянно находиться в спальне и делить со старой дамой ее досуг.
Все эти вещи, призванные делать жизнь красивой, разорили бы и более крупное имение, чем Баллахан. Осознавая с горечью, что, даже если бы их дом стоял на золотой жиле, фантазии матери все равно обгоняли бы семейные финансовые возможности, сэр Эндрю нередко пребывал в раздраженном настроении, а иногда готов был и взбунтоваться. Но он никогда не жаловался и ни в чем не упрекал даму Катерину и потому среди мужчин пользовался репутацией человека мягкотелого — зато женщины неизменно выказывали ему сочувствие.
Этим сэр Эндрю заслужил и восхищение господина Джонатана Крауча, чья судьба пленника, или своеобразного векселя о двух ногах, привела его в Баллахан.
Господин Крауч оказался человеком таким разговорчивым, что с его появлением в доме там, похоже, не осталось ничего, кроме голоса господина Крауча, его монотонного, безостановочного жужжания. Он прожужжал весь сентябрь, доведя хозяев до исступления, потом с новыми силами продолжил это занятие в октябре. В середине октября, в субботу, в мертвый час между двумя и четырьмя, сэр Эндрю, повинуясь заведенному ритуалу, явился в комнату своей матери. Леди Хантер, обложенная со всех сторон подушками, размеренными движениями причесывала терьера, примостившегося у нее на коленях. На ее голове красовался чепец с жемчужной отделкой; кожа была нездоровая, над верхней губой намечались усики, а вокруг сурово поджатых губ скопились морщины, свидетельствовавшие о надменном и властном нраве. Она устремила свои черные немигающие глаза на сына, который с вежливым вниманием повернул свой орлиный профиль к господину Краучу.
Господин Крауч, пухленький, как синица в середине зимы, сидел, сложив руки на животе, и болтал без умолку. Случаи из детства нанизывались один на другой без всякого смысла. Эпизоды карьеры при дворе принцессы Марии заставляли даже привычных слушателей помирать со скуки.
— Никогда, — заключил господин Крауч, оборвав наконец плетение эпитетов, — не устану я описывать этот двор, даже если проживу сто лет. Никогда.
Лицо хозяина исказило что-то вроде судороги. Почти непроизвольно сэр Эндрю спросил:
— Кстати, Крауч, а вы женаты?
Если Крауч и был удивлен, то к удивлению примешалось и удовольствие.
— Да, сэр, конечно, я женат — более того: Бог да моя Эллен благословили меня шестью прелестными детишками, все, как одна, девочки. Но Господь милостив. И на мою долю выпали невзгоды, сэр, но то, как мы с Эллен познакомились, доказывает, что Провидение на нашей стороне, с чем вы непременно сами согласитесь, когда выслушаете историю, которую, раз уж вы столь любезно просите, я с удовольствием сейчас расскажу. — Тут сэр Эндрю закрыл глаза, а господин Крауч, помолчав положенное время, продолжил свой несвязный монолог. — Так вот…
