Анри замотал нечёсаной головой.
— Не пойдёт, — нагло заявил он. — Чего тянуть-то? Возьмите повозку у мсье Бернара и езжайте себе в Орлеан. А там и на поезд. Вот как всё будет.
— Так не будет! — резко сказал Марешаль. В приятном мягком голосе прорезался металл. — Не зарывайтесь, любезный. Вы, видно, не очень хорошо понимаете ситуацию. Или не понимаете вовсе. — Шагнул вперёд, и Анри невольно отступил. — Вы сейчас действуете на грани бунта. Решение вашего схода никакой законной силы не имеет. Мсье мэр подтвердит. (Бернар нехотя, словно с опаской, кивнул.) Бойтесь эту грань перейти.
— Это вы нас пугаете?
— Это я вам объясняю. Либо мы спокойно, не торопясь, уедем послезавтра утром. Либо мы сейчас же… да хоть пешком уйдём! Но через день здесь будет батальон из ближайшего гарнизона. Вот солдатам и расскажете, кто там беду притягивает да почему вдруг замок начал выть… У правительства с бунтовщиками разговор короткий. Есть тюрьмы, есть каторга. Вам что больше нравится?
В этот момент Марешаль был прекрасен. Стоял, развернув плечи и демонстративно засунув большие пальцы рук в жилетные кармашки, смотрел на крестьян бесстрашно и говорил надменно. Однако Анри закусил удила.
— Правительство далеко, а вы близко! — заорал он, теряя голову. От разъярённо побагровевших щёк можно было прикуривать. — Смотрите, он ещё солдатами грозит… Вы полегче, мсье чиновник! А то ведь, не ровен час, и до гостиницы дойти не успеете!
— Что?!
Лицо Марешаля перекосила презрительная грима са. Не раздумывая, он быстро пнул Анри в коленную чашечку, и крепыш скрючился, взвыл утробно. Сергей восхищённо покрутил головой. Хорошая штука сават! А быстрота и решительность француза вообще выше всяких похвал…
— Арестуйте этого олуха, — велел Марешаль Мартену, не обращая внимания на возмущённоиспуганный возглас Бастьена. — Угроза чиновнику правительства при исполнении служебных полномочий. Да ещё при свидетелях… Статья уголовного кодекса номер девяносто пять, пункт "6". На семь лет заключения уже наговорил. — Пригладил волосы. Посмотрел на Бастьена с Пессоном. — Ещё желающие есть?
Мартен кинулся к Анри и, схватив за шиворот, влепил звонкую оплеуху.
— Ты что себе позволяешь, мерзавец? — проскрежетал сквозь зубы. — Тебя кто научил людям угрожать, сход, что ли? Да ещё каким людям! — От души встряхнул ошеломлённого парня. — Считай, что тюремную робу уже примерил…
— Он ударил выборного человека! — возмущённо и растерянно крикнул Пессон, тыча пальцем в чиновника. — Так нельзя! Людям это не понравится!
В спор неожиданно вступил мэр.
— Молчать! — взвизгнул он. — Не коммуна, а сборище смутьянов… — Повернувшись к Марешалю, добавил уже спокойнее: — Насчёт ареста… я думаю, на первый раз обойдёмся. Он у нас сирота. Слабоумный опять же, — посмотрите, какие шальные глаза. Сначала говорит, а потом думает… Вы уж его простите.
Марешаль поморщился.
— Из уважения к вам, может, и прощу, — сказал неохотно. — Но я хочу быть уверен, что сейчас мы беспрепятственно уйдём к себе в гостиницу и до отъезда, то есть до послезавтрашнего утра, нас никто не тронет. Вы можете это гарантировать?
Бертран замялся.
— Сделаем всё возможное, — выдавил наконец.
— Вот и хорошо, — подхватил Марешаль. — А вы, — добавил, обращаясь к выборной троице, — ступайте к людям и объявите, что обо всём договорились. Утром пятого мая мы уедем. А до этого пусть нас оставят в покое. Всё понятно?.. Молодцы. Идите.
Бастьен, Пессон и хромающий Анри вышли. Вид при этом у каждого был самый что ни на есть задумчивый и недовольный.
— Ловко вы дело уладили, — сказал Бертран вкрадчиво, чуть ли не льстиво.
Марешаль только отмахнулся.
— Уладил, как мог… Кстати, имейте в виду: я выполнил вашу работу. Ставить в стойло местных бунтарей никто из нас не нанимался.
— Но вы же видите, что…
— Вижу, вижу. До солдат, я надеюсь, дело не дойдёт, но в министерстве доклад сделаю. А уж какая после этого будет реакция правительства, сказать не могу. Но что по головке не погладят, за это ручаюсь… Молите бога, чтобы мсье Белозёров не пожаловался на вас президенту республики.
— Пожаловался… кому?! еле вымолвил Бернар, как только до него дошёл смысл реплики чиновника.
Сергей изумлённо посмотрел на Марешаля. Тот с самым невозмутимым видом достал из кармана теле грамму и помахал в воздухе.
— Только что пришла из министерства. В середине мая президент Франции мсье Карно приглашает мсье Белозёрова в Елисейский дворец. Желает выразить своё восхищение выставкой русской живописи.
— Это правда, — подтвердил Долгов, доставая из кармана свою телеграмму. — Пишут, что Сергея Васильевича приглашает президент республики. С нашим министерством визит согласован.
Марешаль поманил к себе Бернара.
— Теперь вы понимаете, на какого человека замахнулись ваши люди? — деловито спросил он, с интересом глядя на мэра, беззвучно открывающего и закрывающего рот.
Вернувшись в гостиницу, Сергей заперся у себя в номере. Бросившись на кровать, бездумно уставился в потолок. На душе было мерзко и пусто, глаза бы ни на кого не глядели. Однако вскоре в дверь кто-то постучался.
— Войдите, — нехотя сказал Белозёров, спуская ноги с кровати.
В номер вошёл Марешаль — невесёлый.
— На два слова, Серж… но вы, кажется, отдыхаете? Я могу позже.
— Да нет, ерунда. Присаживайтесь.
Марешаль уселся на стул у окна и заговорил медленно, тщательно подбирая слова:
— Мне в высшей степени неприятна сегодняшняя сцена в мэрии. Прискорбно всё это. Не знаю, вправе ли я, но хочу извиниться перед вами от лица правительства республики. И очень прошу не судить о Франции по мерзкой тупой деревенщине с её воплями и угрозами…
— О чём вы, Гастон, — перебил Сергей, махнув рукой. — Как вы справедливо заметили, насильно мил не будешь. — Усмехнулся. — Ну, не напишу я французский замок. Переживу. И замок переживёт. Он и не такое пережил. Хотя обидно, конечно…
— Ещё бы! И… — Марешаль замялся. Смущённо потёр кривоватый нос. — Даже не знаю, как сказать…
— Да уж скажите как-нибудь.
— Словом, если на встрече с президентом республики вы не станете… м-м… заострять внимание на сегодняшнем инциденте…
— В смысле, не буду жаловаться?
— Совершенно верно. Президент Карно — человек жёсткий, даже суровый. Он обязательно распорядится наказать и коммуну, и её жителей. Оно бы и справедливо, обнаглели простолюдины, да ведь жалко…
Сергей слегка улыбнулся — самую малость, чтобы не обидеть Гастона. (Энергичный, умный и смелый француз был ему глубоко симпатичен.) Ясно, как день, что беспокоится он вовсе не о коммуне с её жителями. О себе он беспокоится, на то и чиновник, — скандала боится, происшествия. Случись что, с кого спросят? С него и спросят. Не предотвратил, мол, не обеспечил. А значит, допустил и позволил. Начальство разбираться не любит, — хоть в России, хоть во Франции…
— Не беспокойтесь, Гастон, — сказал Сергей утомлённо. — Я жаловаться не собираюсь. Не хватало ещё президенту страны о дрязгах с местным населением докладывать. Пусть живут. Дали бы уехать спокойно, и ладно. Ну, конечно, если не дадут…
Марешаль широко улыбнулся.
— Спасибо, Серж. Вы благородный человек… Дадут, куда они денутся? Кстати, я уже отправил телеграмму в министерство. Завтра экипаж будет. А послезавтра едем спокойно и с комфортом. Отдыхайте.
Пожав руку Сергею, вышел. Прикрыл дверь деликатно.
Глядя вслед французу, Сергей только вздохнул. Отдыхать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Стало быть, самое время выпить вина — стакан-другой, а под горячую руку и третий.
Однако едва успел взяться за бутылку, как в дверь опять постучались. Кого там ещё черти принесли? Фалалеева, что ли? Или Долгова?
И не угадал. На пороге возникла чета Лавилье. При этом супруги были очень серьёзны и даже насуплены, словно пришли к тяжело больному пациенту — навестить, а заодно и проститься.
