заплакал, понимая, что пророчества Сильвестра о Божьей каре основывались не на предвидении, а на знании.
С гибелью царского первенца тоже не всё было понятно. Кормилица, не удержавшая младенца, отчего-то умерла ещё до попадания в руки палача. Её нашли к вечеру в возке мёртвой с пеной на губах.
Иван Васильевич вздохнул. Прокричали первые петухи и он, поняв, что не уснёт, поднялся с постели и подошёл к образам.
— Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй меня, — стал он снова и снова повторять «христову молитву».
* * *
Я царских тревог не испытывал, потому что тогда многого не знал, а потому спал, не смотря на то, что выспался днём, крепко и спокойно, но проснулся из-за этого гораздо раньше утреннего благовеста. Теперь у меня был свой спортивный зал, где можно было и побегать, и попрыгать, и помахать руками и ногами. Что я с удовольствием и сделал, не опасаясь дурных взглядов.
Моё тело крепло не по дням, а по часам, ибо я не ограничивался утренними тренировками. И в течении дня я то крутил колесо, то приседал и шёл «гусиным шагом», то отжимался на руках разными способами, то прыгал на скакалке и без неё, то позволял себе пробежаться с ускорением. Я был мальчишка, а мальчишкам было дозволено всё. Даже лазание по колодцам. Но о колодце потом. В моих тренировках, а охранники их называли «игрища», мне помогал царевич.
«Игрались» мы у центрального входа во дворец. Другого места в Слободе я так и не нашёл. Место было не плохое. Мимо парадного крыльца никто не ходил, и потому никто не мешал, особенно если расставить по периметру стрельцов. Площадь была посыпана песком, а это значит, что можно было не только кувыркаться и прыгать в длину и в высоту, но и бороться. Чем мы и занимались с царевичем целую неделю.
Он понял принципы ударов локтями и коленями и постепенно вникал в принципы перемещения качанием маятника. Сам я не задумывался, откуда я это всё знаю и умею. Я знал, что этим занимаюсь едва начал ходить. Отец забавлялся, когда я начинал, как он говорил, «танцевать медведем». Он даже просил меня: «Федюня, потанцуй, как медведь!» и начинал хлопать в ладоши.
Я не задумываясь, для чего нужны эти движения, просто «танцевал» переваливаясь с ноги на ногу, приседая, вскидывая ноги и похлопывая себя по ним руками. Получалось действительно что-то похожее на казачьи танцы, виденные мной на ярмарках, но потом я понял, что это сосем не танцы. Когда стал побеждать в драках более взрослых соперников, толкая их руками, пиная ногами и ловко уворачиваясь и закрываясь руками от их зуботычин.
К восьми годам «воинские пляски» мной были освоены надёжно и в преподавании их царевичу, я использовал методики объединенные в систему. Царевич сразу понял, что это не просто игрища, а серьёзная воинская наука, и отнёсся к нашим упражнениям по-взрослому. Тем более, что я повода и времени на «посмеяться» не давал. Занимаясь сам, я лишь допустил к тренировкам царевича, с условием: «не нравиться — иди гуляй».
Иван сразу понял, что у меня нет времени на ерунду и радовался даже такому времяпрепровождению, ибо сидеть с мамками во дворце ему осточертело. Тем более, что мы не только прыгали и кувыркались, но и сражались на мечах, играли в городки, привлекая в игру и сражения охранников. Занимаясь, я присматривался, где и какие «снаряды» можно установить, как и из чего их изготовить, и моё настроение всё улучшалось и улучшалось. В периметре восемьдесят метров можно много чего установить.
После прослушивания службы в Покровском соборе, примыкающем к царскому дворцу, и не всретив там Ивана Васильевича, я с чистым сердцем возвратился в свои «палаты» и принялся к поискам клада. О том, что клад в этом здании должен быть, мне подумалось, тогда, когда я увидел аккуратно сложенные вещи отравленного фрязина. Когда ищут деньги или проводят обыск, о порядке не заботятся. А порядок имел место. Не могли же деньги лежать на видном месте. А деньги у ямчужного мастера должны были быть не малые. Это я увидел на лице Ивана Васильевича, когда тот осознал мои слова про поиски клада. Он-то знал, сколько платил мастеру.
И мне казалось, что я знал, где может находиться клад.
Дело в том, что в подвале имелся колодец, он был не очень глубоким, всего около двух метров, и когда я вчера заглядывал в него в свете мерцающей и плохо освещающей масляной лампы, то мне показалось, что на его дне, что-то блеснуло. Огонёк свечи отразился и от поверхности воды, и от чего-то ещё, что лежало на глубине.
— Так блестят в лунном свете денежки, лежащие на дне фонтана, — тогда подумал я.
Подумал тогда, а в колодец полез сейчас.
Поставив на невысокий край сруба колодца две масляные лампы, я добился неплохого освещения. Навязав на верёвке узлы и опустив деревянное ведро в воду, я полез вниз. Стоя в ведре по колено в воде, я разглядел, что «что-то» было небольшим котелком, наполненным серебряными монетами. Казалось, клад лежал совсем рядом, но достать рукой я его не мог. Я крутился по колодцу, стукаясь о скользкие деревянные стены, стоя в ведре и держась левой рукой за верёвку.
В конце концов и сорвался в воду и оказалось, что дна под моими ногами нет. Даже нырнув с головой, я не смог достать дна ногами. Замёрзнув к тому времени основательно, я выбрался из колодца, уронив один из светильников на пол и едва не устроив пожар.
Я погрелся возле заранее растопленной печи, обошёл «лабораторию» в поисках чего-то чем можно зацепить котелок, но ничего не нашёл. Да и поразмыслив, пришёл к выводу, что тот, кто опускал клад на дно колодца, не стал бы создавать себе столько проблем. А значит должен быть какой-то другой способ подъёма богатств.
Снова заглянув в колодец и осветив сруб изнутри, я обнаружил, что скобы ближайшего к кладу угла несколько больше выступают, нежели другие и по ним вполне себе можно спуститься вниз. Больше того, на скобе, находящейся в воде, я заметил некое утолщение, которого нет на других скобах.
Спуститься вниз по скобам оказалось очень легко. Мои пальцы ног и рук цепко держались на квадратного профиля железяке толщиной около двух сантиметров, а погрузившись в воду по шею, я увидел на скобе бронзовый крючок от которого в воду уходила бронзовая цепочка.
Не снимая крючок со скобы я потянул цепочку и
