– Да-а-а, – подивился Аверьян. – Память у тебя цепкая. Только вот у меня она старческая и никчемная. И я не помню, что еще на фотографии было. Сколько времени с тех пор прошло…
Ваську, видимо, несколько обескуражил его ответ, и он, сжав кулаки, предостерег:
– Советую не кобениться, а вспомнить, хрыч старый. Иначе я подсоблять тебе кулаками начну. Одно из двух тогда: или я дух из тебя вышибу, или правду!
– А я вот взял и испужался, – усмехнулся Аверьян. – Да мне плевать как на тебя, так и на твои угрозы, уразумел? Ежели бы я и помнил, что еще на карточке было, все одно бы не сказал.
Рука Носова невольно замахнулась для удара, и ему потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать эмоции и не ударить старика по лицу.
– Вижу, ты нарочно злишь меня, паскуда, – многообещающе ухмыльнулся Васька. – Хочешь проверить мое терпение?
– Ничуть не бывало, – отозвался Аверьян. – Как есть, эдак и говорю. Я не помню ничего за Аннушкой. Не то лабаз какой-то, а может, и церковь с куполами золочеными.
– А яблоня? Яблоню нарисуй, что слева от девки росла, – оживился Носов.
Аверьян поймал на себе его недоверчивый взгляд, убрал со стола руки и отвернулся.
– Не помню, не донимай, – сказал он устало. – Стар я уже и хвораю к тому же.
Васька заскрежетал зубами и вдруг, резко подавшись вперед, схватил старика за грудки.
– Врешь, падла! – заорал Носов, выкатив глаза и брызгая слюной в лицо Аверьяна. – Рисуй живо, что велю, или пришибу, как таракана!
– Ишь ты, оперился, супостат, – хмыкнул старик, совсем не испугавшись устрашающего выпада. – Видать, и впрямь за решеткой у тебя учителя знатные были. Вон какого зверюгу вырастили из жалкого заморыша.
Едкое высказывание переполнило чашу терпения Васьки. Он замахнулся и резко ударил Аверьяна кулаком в висок. Тот упал на пол. Носов с остервенением начал пинать скорчившегося старика ногами.
– Ты мне все как есть расскажешь и нарисуешь, падла! – орал неистово Васька. – Я вышибу из тебя правду! Вы-ши-бу!
Калачев ничего не отвечал на истеричные выкрики истязателя. Он только стонал и полз к двери, волоча левую ногу и слизывая кровавую пену с разбитых губ. Наконец силы оставили его, и старик распластался у порога, будучи не в состоянии переползти через него. Силясь подняться, несчастный загребал пальцами вокруг себя, словно ища опору, и тыкался лицом в неструганые доски пола, что-то бессвязно бормоча.
Носов прекратил избиение и, тяжело дыша, уставился на жертву.
– Ну что, еще всыпать для пробуждения памяти или обождать? – прорычал он злобно. – Бросай комедию ломать, козлина, не поможет. Твоя песенка спета, если еще разок меня разозлишь…
Однако Аверьян словно не слышал его слов и продолжал тыкаться лицом в пол. И тут до Васьки дошло, что он явно переусердствовал, выбивая признание. Носов нагнулся над притихшим Аверьяном и потряс его за плечо:
– Дышишь или нет, хрен убогий? Или я из тебя дух ненароком вышиб?
Но Аверьян уже не подавал признаков жизни, и это насторожило Носова. Он вздернул плечами, внимательно осмотрел притихшего у его ног старика и матерно выругался. Метнувшись к столу, Васька загасил лампу, после чего натянул полушубок и бросился к двери.
В два прыжка он миновал сени и, оказавшись во дворе, отвязал коня. Пурга стихла, на улице было пусто. Взяв коня под уздцы, он зашагал по улице, утопая в снегу, но не замечая этого, а с досадой понимая, какую сотворил непростительную глупость, забив до смерти больного старика и так ничего и не выпытав.
Васька уже подходил к центру села, как вдруг…
– У-у-уби-ли-и! Люди, Аверьяна уби-и-ли!
Этот истошный крик мог разбудить спящее село, а потому следовало как можно быстрее уносить отсюда ноги. Носов взобрался на коня, и тот, словно чувствуя нависшую над седоком смертельную угрозу, с места взял в галоп.
Оказавшись снова в степи, Васка выбрал направление, рванул уздечку, вздыбил коня и поехал шагом. Мысли в голове кое-как упорядочились. Он убедил себя: «Все, что ни делается, к лучшему» – и немного успокоился.
– Ничего, – прошептал он, засунув руку за пазуху. – Я отыщу то место… отыщу! Главное, карточка Аньки покойной у меня. Главное…
Ваську словно молнией поразило, едва не вышвырнув из седла. Фотографии Анны Сафроновой в кармане не было. В суматохе он позабыл забрать ее со стола, вместе с планшеткой.
Задрав голову к небесам, Васька завыл, глядя на луну так, будто она виновата в случившемся. В вое этом звучало столько ненависти и досады, что ночное светило, испугавшись, поспешило спрятаться за набежавшую тучку.
– Аверьян, Аверьяша, кто же тебя так? – причитала, склонившись над стариком, сердобольная соседка Марфа Плетнева. – А я ведь понаведать тебя зашла. Увидала свет в окошке и подумала, что худо тебе стало. Да кто же тебя эдак отдубасил, Аверьяша? Да у кого рука поднялась на старичишку безобидного?
Калачев был еще жив. Васька Носов ошибся, посчитав его мертвым, и это немного отдалило смерть несчастного.
– Чего тут у вас? – спросил муж Марфы Илья, входя в избу. – Ты так орала, что…
– Да вот, полюбуйся-ка, – вставая с колен, всхлипнула Марфа. – Встала вот я, неладное почуяв, да и свет в его окошке увидала. Подумала, что худо с Аверьяном, и навестить решила. Он ведь еще днем от простуды маялся.
– Цыц! Угомонися, бабья порода! – прикрикнул на жену Илья, присел рядом с Аверьяном и тронул его за плечо. – Ты как, сосед, ежели подсоблю, встать смогешь?
Веки старика едва заметно вздрогнули, и он часто-часто задышал. Плетневы встревоженно переглянулись, поняв, что Аверьян вот-вот отдаст богу душу. Тогда Илья, тяжело вздохнув, перекрестился и прикрикнул на тихо поскуливающую жену:
– Чего пялишься, к фельдшеру беги!
Марфа не тронулась с места.
– Ты чего, не слышала меня, что ль? – мужчина недоуменно посмотрел на супругу, сурово сдвинув к переносице брови.
– Да нету ее в селе нынче, – заливаясь слезами, закричала в отчаянии женщина. – На свадьбу к сестре она уехала давеча.
– Ладно, угомонися, – смягчился Илья. – Подсоби человека на кровать перенести.
Они подняли старика с пола и уложили на постель. Аверьян стал приходить в себя и даже привстал на локтях, но тут же упал обратно на подушку. Он открыл глаза и попытался что-то сказать, но разбитые опухшие губы не могли вымолвить ни одного слова.
– Господи, да ты не утруждайся, сосед, – всплеснула руками Марфа. – Опосля скажешь, чего хотел, а сейчас не трать силушку зазря.
Облизнув с трудом губы, Аверьян кое-как сказал:
– Фотография… Поглядите, на столе она?
– Какая еще на хрен фотография в твоем состоянии? – удивился Илья.
Калачев снова предпринял попытку привстать, но Илья положил ему на грудь свою тяжелую руку:
