Бояре шумели, родственники тишайшей царицы Соломонии недовольство открыто высказывали, а вот митрополит Московский Даниил не захотел ссориться с царем и дал разрешение на повторный брак. Только радоваться на подрастающих сыновей недолго довелось царю. Умер Василий Иванович, оставил Елену-вдову с двумя малолетними ребятками…
Митрополит посматривал то на белевшую под синим сводом летнего неба церковь, то на семнадцатилетнего царя Ивана, то на окруживших того бояр Романовых. Немногочисленные Глинские стояли в отдалении. Новый государь, новое окружение, новые опалы…
Ах, если бы матушка его, Елена-Прекрасная-Глинская, упокой Господи душу ее, не согрешила пред мужем да Богом, не любовался бы сегодня митрополит Макарий отменной красотой церкви Зачатия.
Что сказал тогда патриарх? Монастырь царя стоит. И прав оказался.
В январе этого года, стало быть, шесть месяцев назад, Кремль как раз к венчанию семнадцатилетнего Ивана на царствие готовился. В Успенский собор народу набилось – яблоку упасть негде. Иван Васильевич только знака ждал, чтоб из палат Кремлевских до собора дойти. Певчие, дюжие молодцы, нетерпеливо посматривали на регента, перебирали ногами, как застоявшиеся молодые кони. Гости вытягивали шеи, посматривая на открытые настежь двери собора: не едет ли государь?
Все были готовы. Кроме самого главного человека – патриарха.
Помнил хорошо митрополит, как помертвел лицом старший Глинский, когда в первый раз документ увидел.
Младший же Глинский с ненавистью взирал на сухого старца – патриарха:
– Чего хочешь за молчание? – еле выдавил сквозь сведенные ненавистью губы.
Митрополит стоял за спиной владыки, молчал, опустив глаза долу. Совсем обезумели от страха и гнева Глинские. Кто ж так с главой Церкви разговаривает?
– Не посмеешь, отче. Не посмеешь обнародовать…
– Да, не удивится никто, боярин, увидев сей документ, – разлепил наконец крепко сжатые губы патриарх. – Сколько сплетен ходило о сестре вашей беспутной…
– То сплетни! – оскорбленно и дружно вскричали Глинские.
Лица кровью налилились, глаза – вытаращенные. Ох, нелегко от власти отказываться! Несмотря на серьезность ситуации, митрополит Макарий с трудом удерживал улыбку, глядя на растерянных бояр. Жадные воры!
Царь Василий деньги оставил на постройку новой церкви в монастыре, но семья Глинских воровата была всегда: истратили деньги на наряды да баловство. Церковь молчала, ждала, слушая наглые оправдания зарвавшихся родственников царицы Елены. И дождалась. Отдали ей деньги Глинские, как миленькие отдали. Посопели, глазами посверкали, руками поразводили – и вернули деньги на постройку храма. Нашли быстренько растраченные капиталы. В обмен на одну прелюбопытную церковную запись. Вот ту, которую владыко держал в сухой ладошке.
– Сплетни, говоришь? А доказательство – в руке, боярин.
Братья Глинские едва сумели дух перевести. Ах, сестрица-красавица, Елена-разумница, все правильно делала, пока братьев слушалась, а как волю почувствовала, так и наломала дров.
– Не дело вытаскивать на суд смердов дела давно минувших дней, – постарался взять себя в руки старший Глинский, хоть от распиравшего гнева и злости едва дышал. – Обнародуешь документ – бунт начнется, отче.
– Кто говорит о бунте, боярин? – вступил в разговор митрополит, подчиняясь невидимому знаку патриарха. – По завещанию усопшего царя Василия, Зачатьевский монастырь должен был получить деньги на строительство новой церкви. Когда он завещание написал?
Глинские молчали, как воды в рот набрали, только сопели тяжело, как внезапно потревоженные медведи.
– Ивану тогда семь годков стукнуло, – спокойно продолжал Макарий. – Уж десять весен миновало. Мы терпеливо ждали, но… каждому терпению свой предел есть…
– Не наберем враз такую сумму, – выдавил наконец из себя один из братьев, Макарий не разобрал, который.
– А мы подождем, – тонко улыбнулся патриарх. – И как только церковь построится, так сразу Ивана на царствие и повенчаем, бояре.
Младшему Глинскому так и хотелось пристукнуть старый пенек, чтоб никогда больше не слышать его скрипучего голоса. Ишь, чего выдумал! Венчание на царство племянника отложить!
А все Елена, сестрица ненаглядная. Зарвалась со своим Телепневым. Как уговаривали ее братья образумиться! Не поступать опрометчиво, подождать, подумать. Нет, как шлея под хвост завернулась!
Племяннику Иванушке тогда только-только семь годков сравнялось, правильно старый пень помнит. Царя Василия, мужа сестрицы, отпели, а она уж о новом муже заговорила, глупая баба. О своем ненаглядном Телепневе-Овчине.
Не думала ни о чем, не слышала злых толков, заполнявших Кремлевский терем. «Своей ли смертью умер наш царь-батюшка Василий Иванович? – шептались по углам седые бояре, растворяясь при виде Глинских в темноте как тени. – А, может, помогла ему царица Елена, потому как надоел старик и мешал ей миловаться с разлюбезным братцем?»
Глинские как могли тушили опасные разговоры, но разве за всеми подглядишь и на каждый злобный роток накинешь платок?
А ведь сначала все шло преотлично. Как осталась Елена вдовой, тут же всем бородачам-боярам показала, кто в доме хозяин. Хозяйка то есть. Она – царица Елена. Всегда была упряма и честолюбива, настоящая Глинская! Крепко власть в руки забрала и не собиралась никому спускать за неповиновение. Китай-город выстроила, со шведами перемирие заключила. Деверей под замок посадила, только те осмелились недовольство правлением ее выказать.
Все шло хорошо, братья нарадоваться на сестру-разумницу не могли. И вдруг – на тебе, как гром среди ясного неба. Надумала сестрица венчаться. С кем бы вы думали, христиане православные? Со своим Овчиной!
Старшего Глинского чуть удар не хватил, а дядя Михаил почти языка лишился.
– Не хочу ничего слушать, – твердо заявила Елена в лицо опешившим от новости родственникам. – Иван – отец моих детей. Я – вдовица, он – свободный от брака, перед лицом церкви мы чисты.
Чисты, так. Но где ж это видано, чтоб вдовая царица за конюшего, пусть он трижды князем будет, замуж шла?
– Дура, бунта хочешь? – не сдержавшись, заорал на царицу дядя.
Елена только зубы сцепила да ноздри раздула.
– Уж не дурей тебя, милый мой. Сделаем все по-тихому, тайно. Никто ни об чем не узнает. А мне так легче будет. На том свете хочу вместе с Иваном быть. Хочу быть венчанной с отцом детей своих!
– На том свете! – дружно взревели братья. – Об этом свете думать надо!
Дальше начался такой ор, хоть святых выноси.
– Довольно того, что старика больного терпела рядом с собой почти десять лет! – кричала Елена братьям.
