Дальше начался такой ор, хоть святых выноси.
– Довольно того, что старика больного терпела рядом с собой почти десять лет! – кричала Елена братьям.
По-человечески понять ее тоже можно было. Царь-то Василий не в отцы, а в деды Елене годился. После заключения Соломонии в монастырь сильно сдал он, поседел, подурнел, и ноги язвами покрылись. Плоть царя старела, зубы редели и запах от Василия – ох! – больно дух нехороший шел. Каждый раз, входя в опочивальню, младший Глинский старался задерживать дыхание, прятал нос в душистые меха, чтоб не вдыхать миазмы старика. Он-то вошел и вышел, а сестрица оставалась…
Когда Василий венчался с Еленой, ему было 46 лет, а Елене едва исполнилось 16. И так любил Василий свою молоденькую жену, что каждый день к ней в опочивальню захаживал.
Как же, все ждали наследника. Повивальные бабки да лекари Елене проходу не давали, расспрашивали, ощупывали взглядами стан – полнеет ли, округляется? Вот и делали царь с сестрицей наследника четыре года – утром в церкви молились, а вечером в опочивальне трудились. Елену трясло от брезгливости к старику. Сил в нем осталось мало, порой полночи ласкал юную жену, прежде чем мог супружеский долг исполнить.
Братья только руками разводили в ответ на жалобы Елены – потерпи да потерпи. А наследника все не было…
Спустя время Елена каждый день рыдать начинала, в опочивальню ее братья почти волоком тащили. Грозилась пострижением в монастырь. Те ее опять терпеть уговаривали.
– Терпеть? – истерически кричала Елена-красавица и топала маленькими ножками в сафьяновых сапожках.
Младший Глинский любовался сестрой, даже когда та в гнев впадала: нежные щечки разгорались румянцем, глазки так и сверкали из-под темных полукружий бровей.
– Терпеть? Сколь терпеть-то? Вот бы вам такое терпение! Не к вам старик в постель лезет каждую ночь! Не вам по покоям пройтись нельзя, все так и ощупывают– где наследник, где наследник?
– Не будет сына, точно в клобуке окажешься, дурочка, – твердили рыдающей Елене братья хором, а потом глубоко задумались.
Пятый год замужем за старцем сестрица, срок немалый. А если вспомнить Соломонию, то что же такое получается-то? Нехорошо получается. Не может свет-царь батюшка Василий Иванович ребятенка сотворить.
Подумали крепко братья и приставили к молодой царице конюшего Ивана Федоровича, князя Овчину-Телепнева-Оболенского, дальнего родственника, так, седьмая вода на киселе, но – сажень в плечах, высок, силен. И – диво дивное! Царица через месяц в тягости оказалась.
Как и положено, родился наследник в срок. Влюбленная Елена первенца в честь отца назвала, хоть братья отговаривали, но сестрица уперлась крепче барана. Сын Иваном будет! Пусть себе царь Василий думает, что хочет, она-то знает.
После рождения царевича Елену как подменили. Стала дерзить братьям, не слушничать. Она подмешивала Василию снотворное в питье и как только тот забывался тяжелым сном, ужом выскальзывала из опочивальни царской, где за дверью ждал любезный сердцу князь Овчина.
После кончины старика мужа совсем сестрица осторожность потеряла. Иван-то Телепнев, к ужасу Глинских и злорадству двора, к вдовой царице, как супруг стал захаживать. Глинских злоба брала на выскочку, не помнившего благодарности. Если бы не они, где бы был Овчина? Где угодно, но только не в Кремлевских палатах, с его-то худородностью.
Хотели братья от князя-то потихонечку избавиться, дело свое он сделал, зачем при дворе лишний свидетель? Но Елена, седьмым чувством угадав намерения братьев, такой крик подняла, что решено было повременить да оставить все как есть.
А Елене все неймется. Начала разговор о венчании, потому как любила своего любовника до одури. Братья запрещали ей даже думать о подобной ереси. Стращали спятившую от страсти боярским бунтом. Угрожали, что вышлют Телепнева с глаз долой в тундру, в степь, в Сибирь! По-мужицки плеткой грозили.
Потом поговорил старший Глинский с глазу на глаз с Еленой, по-хорошему, по-родственному. Будто бы поняла все. Притихла. И братья успокоились. А сегодня вот, десять лет спустя, узнали, что Елена таки наплевала на все запреты да угрозы родственников и тайно обвенчалась со своим Овчиной!
Сидит теперь перед ними древний патриарх с ветхой бумажкой в высохших руках и ведает, что в ней заключается для братьев погибель.
– Как ты мог, владыко, дать разрешение – тайное! – венчать их? – вне себя, кипя от гнева, вопросил младший Глинский.
– Чтобы восстановить справедливость пред лицом Бога. Раз уж отцом Ивана был боярин Телепнев, то должен был он соединиться законным браком с матерью своего ребенка, – благолепно ответил старик.
Глинский аж застонал от душившей его злобы.
– Ну, объявишь ты боярам, что Иван – сын боярина Телепнева? Ну, полетят наши головы. Нового царя выберут – зачем тебе-то это надо? Бояре, сам ведаешь, грызться начнут между собой. Посмотри на Захарьиных – первые, кто мутить начнет! Зачем бунты нужны? Для чего?
– Сын мой, монастырь царя стоит, – усмехнулся длинной бородой старец.
И тут до Глинских дошло, что патриарх не играет с ними в кошки-мышки и не хочет их погибели и что ежели отдать ему припрятанные деньги, то повенчает он на царствие их племянника – Ивана Ивановича, то есть тьфу ты! – Ивана Васильевича!
Через два часа деньги привезли. Через три – стал племянник венчанным царем Московии, Иваном IV Васильевичем.
А через месяц вспыхнул сильный пожар в Москве и сгорели все деревянные постройки Зачатьевского монастыря. Многие документы сгорели, ценные книги, позолоченный алтарь, иконы древние, из Византии привезенные…
Зря Глинские грех на душу взяли. Думали, сгорят книги записные, письменные свидетельства и – концы в воду. Книг церковных множество сгорело, но то что хотели спрятать от нескромных лишних глаз, давно уж было припрятано. Церковь хранит секреты за крепкими замками памяти, и никакие пожары этим глубоко запрятанным тайнам не страшны.
* * *
Медленно, с помощью добровольных помощников, кряхтя и охая от усилий, митрополит Макарий залез в повозку. Старость дает знать о себе. Сколько ему еще осталось чудных летних дней, наполненных знойными ароматами трав и солнечным теплом? Кто же знает – все в Божьих руках.
Резво рванули повозку сытые кони. Остались позади выбеленные высокие стены Зачатьевского монастыря, а за ними – взволнованные обитательницы и любезный царь Иван Васильевич.
Да, монастырь царя стоит, подумалось опять Макарию. Прикрыл он уставшие глаза морщинистыми веками, со вздохом думая о быстротечном времени и бренности всего земного.
Он-то прекрасно помнил тайный день венчания матери Ивана с любовником-князем много лет назад, вьюжной зимней ночью, вот в этом самом монастыре, где князь Василий простаивал коленопреклоненно долгие службы, вымаливая у святых наследника.
