Ознакомительная версия.
Сознавая, как важно было в положении мадам и мадемуазель де Меревиль, чтоб именно он, а не кто другой составлял бы акт, Даниэль уже повелительным тоном продолжал:
– Кажется, я ваш начальник в судебном производстве, господин бригадир. А потому объявляю вам, что как ни тяжело будет для меня исполнение грустной обязанности в настоящем случае, все же я хочу сам сделать это. Покорнейше вас прошу передать мне перо, и с этой минуты предоставить мне одному ведение дела.
Вассер не пошевельнулся.
– Гражданин Ладранж! – ответил он более грустно, чем сердито. – Позвольте мне на этот раз не исполнить вашего требования… Что касается до меня, то клянусь вам, я был бы рад уступить другому исполнение дела, которое предписывает мне моя обязанность.
Допрос начался. Каждый из жителей фермы поочередно подходил к бригадиру для изложения того, что знал.
Но все эти заявления очень мало уясняли, как совершено преступление, и подробности касательно совершивших его. Застигнутые врасплох, смертельно перепуганные бедные поселяне, из всех происшествий этой ужасной ночи сохранили в памяти какое-то смутное, неопределенное воспоминание, как это случается после страшного сна. Темнота, принятая мошенниками предосторожность вычернить себе лица, их разговор между собой на непонятном для других наречии – все это отнимало положительно надежду когда-нибудь узнать их. И, наконец, до наблюдений ли было несчастным жертвам, лежавшим со связанными руками и ногами, с лицами, завернутыми в толстый холст, задыхаясь, изнемогая и всякую минуту ожидая себе страшной смерти.
Даже и Даниэль не мог показать точных сведений. Занятый исключительно охранением меревильских дам, он не мог следить за разбойниками со свойственной ему наблюдательностью; между тем он описал Гро-Норманда и, главное, Сан-Пуса, с которым боролся, упомянув также и о хирурге и священнике, но имен их он не мог припомнить.
Показания Бернарда и жены его не были значительнее, фермерша тихо и торопливо подтвердила предыдущее, Бернард же рассказал, как мошенники водили его в замок и хотели его заставить позвать Иеронима садовника, чтоб тот отворил им двери; но что он отказался изменить подобным образом своему господину, и как, наконец, они опять привели его домой; но ни муж, ни жена не упомянули о Греле.
Оставалось только допросить меревильских дам, и Ладранж содрогался при мысли, что и они, в свою очередь, обязаны говорить о происшествиях ночи. От матери, конечно, нечего было и думать получить какой-либо ответ, сумасшествие ее было очевидно, а потому бригадир не стал ее и спрашивать. Что же касается до Марии, то опасность положения, казалось, пробудила в ней энергию. На вопрос о ее имени она, краснея, назвалась именем, которое носила все это время на ферме и в нескольких словах рассказала известные подробности.
Услыша Марию, назвавшуюся чужим именем, бригадир слегка нахмурил брови, но, не сказав ни слова, продолжал записывать ее показания, как и все другие. Кончив свою работу, он стал перечитывать написанное с чрезвычайным вниманием, останавливаясь время от времени, чтоб взвесить каждое слово.
– Ну, – сказал он, наконец, в раздражении, – мошенники, однако, удивительно осторожны и, может, разве только кто поумнее меня разберет это темное дело! Но все же, прежде чем закончить акт, я попрошу присутствующих сказать мне: не подозревают ли они тут кого виновным в содействии?… Подумайте все хорошенько, особенно вы, Бернард! Вчера, или в предыдущие дни, не приходил кто сюда на ферму, или в замок, из людей, которых можно было бы подозревать в сообщничестве преступникам? Подумайте хорошенько. Ничего, по-видимому, не значащие явления часто наводят нас на следы.
Фермер с женой грустно переглянулись и после нескольких секунд нерешимости Бернард пробормотал:
– Вчера, действительно, здесь было много народу, имена которых даже не припомню… да и боюсь обвинить невинных.
– Хозяин, – вмешался один из работников, – а эта нищая, бродившая вчера целый вечер все около дома, разве не думаете вы, что она…
– Молчи, лжец! – горячо воскликнула фермерша, -Бернард и я хорошо знаем женщину, о которой ты говоришь, даже и гражданин Ладранж знает ее, и все мы знаем, что она вовсе не принадлежит к шайке этих разбойников… Не правда ли, гражданин Ладранж? Не правда ли, Бернард?
В голосе у нее было столько уверенности, власти и решимости, что всякое подозрение должно было бы само собой уничтожиться. Даниэль и даже фермер кивнули головами в знак согласия, но бестолковый работник не отказался так скоро.
– Это как хотите, хозяйка, – ответил он, – тем не менее, она исчезла сегодня утром; а если б совесть ее была чиста…
– Я прогнала ее, – снова перебила его фермерша. – Я прогнала ее вчера вечером гораздо ранее прихода этих негодяев, которых она и не знала; доказательством тому, – прибавила она с дикой решимостью, – женщина эта -моя дочь… да, моя обесчещенная дочь, приходившая к нам вымаливать себе прощение… и не получившая его!
Признание это, сделанное в подобную минуту, доказывало, столько геройства и столько страдания, что никто из присутствующих не посмел более спорить с несчастной матерью.
С усилием она продолжала:
– Гражданин бригадир понимает теперь, что дочь моя, Фаншета Бернард, не может быть тут замешанной. И пусть уж нас оставят в покое! Без того у нас довольно горя, чтобы прибавлять еще, открывая наши семейные тайны!… Впрочем, что может сделать бедная женщина с ребенком на руках? Мало разве тут было людей, которых скорее можно подозревать; вчера полон дом был поденщиками, наполовину никому не известными… а эти два человека, что должны были ночевать на сеновале, где они?
Фермерша, нечаянно упомянувшая о постояльцах, только чтобы отвлечь внимание от своей дочери, возбудила этим подозрение и внимание всего общества к этому забытому всеми обстоятельству.
– Это правда, – подхватил работник, – вчера у этого скверного мальчишки был такой щеголеватый вид, что добра не жди. И потом еще, за ужином он все болтал о богатстве гражданина Ладранжа.
– Петр, может быть, и прав, – прибавил Бернард. -Это мне напоминает, что, когда ночью мошенники держали меня у замка, чтоб заставить отворить им дверь, я слышал около себя хихиканье, очень похожее на Борна де Жуи. Конечно, я не убежден в этом, но все-таки…
– И я, в свою очередь должен сказать гражданину Вассеру, – прибавил Даниэль, – об одном поразившем меня обстоятельстве: вчера, когда мошенники собирались уже уезжать с фермы, в сильном, громком голосе, приказывавшем им идти, мне показалось удивительное сходство с голосом того раненого разносчика, которого я сам же вчера привел на ферму к Бернарду. Конечно, я говорю о своем личном впечатлении, не смея утверждать в подлинности.
Ознакомительная версия.
