– Вовсе нет, убери ее, – возразила Зефирина и, схватив подушку, с ожесточением швырнула на пол.
Оставшись в спальне с Гро Леоном, который давно уже спал на верхушке балдахина, Зефирина легла в постель и потянулась, точно кошечка.
Любовная история между дамой Болейн и Генрихом VIII была для нее полной неожиданностью. Если Франциск I, даже будучи в плену, поддерживал своего английского «кузена» против испанского «брата», значит, внутри существующих политических альянсов возможны перестановки, и… да, она, Зефирина отправится на встречу с папой.
Фульвио с легкостью согласился, чтобы она поехала в Ватикан! Хотя лучше было бы, если бы просьба о разводе исходила от него.
«Наконец-то господин «я-так-хочу» внял ее доводам и признал, что для них обоих развод – лучшее решение», – подумала про себя Зефирина.
Она была очень довольна, что взяла верх над спесивым Леопардом.
Казалось, звезда Зефирины связана со звездой Франции. Когда все складывалось скверно для королевства и его короля, судьба не благоволила и к Зефирине.
Но в эту ночь черное небо, смешав судьбы молодой женщины и пленника в Пиццигеттоне, похоже, начало проясняться. Зефирина задула свечи. Сквозь задернутые занавеси полога она увидела пробивающийся лунный свет.
За дверью в коридоре послышались чьи-то уверенные шаги. Сердце Зефирины сильно забилось. Она отдернула полог и взглянула, в направлении раздававшихся звуков. Сквозь створку позолоченной двери видна была тоненькая полоска света. Кто-то остановился у двери.
Зефирина затаила дыхание. Ей показалось, что она услышала вздох, но потом свет и шум шагов удалились в направлении южного крыла.
Кто же из двух князей подходил к ее двери?
Фульвио или Мортимер?
Успокоенная и одновременно разочарованная, Зефирина наконец уснула с мыслями об этой даме Анне Болейн, сумевшей внушить королю столь сокрушающую страсть…
– Приветствую вас, мессир Микеланджело.
– Мое почтение, ваша светлость.
– Что за новость мы только что услышали от Бенвенуто Челлини? Вы, кажется, превратились в портного?
Князь указал на новенькие с иголочки костюмы папских гвардейцев, в которых широкие желтые полосы чередовались с красными, штаны были менее пышными, чем обычно, и доходили до колен. Коротко стриженные головы гвардейцев украшали серебряные шлемы с чеканкой, а в руках у них были длинные алебарды.
– Это верно, его святейшество заказал мне униформу для своей личной гвардии. Должен признаться, что, оставляя на несколько часов купол святого Петра, где очень устаю, я с большим удовольствием отдавался разработке костюмов. Не пожелает ли княгиня Фарнелло высказать свое искреннее суждение о моей работе?
Человек, учтиво обратившийся к Зефирине, уже своими современниками воспринимался как великий Микеланджело.
У Зефирины не закралось ни малейшего сомнения в искренности почтительного тона, которым горделивый Леопард разговаривал с художником. На вид мастеру было лет пятьдесят, но годы не отняли у него природной живости. Борода и курчавые, слегка седеющие волосы обрамляли лицо с удивительно правильными чертами. Его карие глаза, светившиеся каким-то внутренним огнем, с восхищением остановились на Зефирине.
– Я нахожу вашу работу необыкновенно красивой, мессир Микеланджело, и уверена, его святейшество не пожелает изменить в них ни единой детали[31]! – сказала Зефирина с легким реверансом, который могла себе позволить знатная женщина в отношении гениального художника.
– О… Я обязательно расскажу об этом королю Генриху. Верьте мне, он обязательно пожелает, чтобы вы приехали, по доброй воле или нет, в Лондон и сделали эскизы платьев для королевы… Между нами говоря, бедняжка так безвкусно одевается!
При этих нахальных, шепотом произнесенных словах Мортимера, вся компания, состоявшая из англичанина, Фульвио, Зефирины, Бенвенуто Челлини и Микеланджело, прыснула со смеху.
– Не позволит ли ваша милость запечатлеть в скульптурном портрете восхитительные черты ее светлости, княгини Фарнелло? – отважился спросить Челлини.
Значительно моложе Микеланджело, Бенвенуто даже не пытался скрыть восторг и волнение, которые у него вызвал облик Зефирины.
Князь Фульвио удивленно сдвинул брови.
– У княгини совсем нет времени, чтобы позировать, Челлини.
«Ну, разумеется, меня можно и не спрашивать», – подумала Зефирина.
– Почему бы и нет, я с удовольствием побываю в вашей мастерской, месье Челлини, – сказала она громко, с обольстительной улыбкой.
Взгляд Леопарда предвещал грозу.
С уверенностью, которую черпал в своем исключительном положении художника, пользующегося покровительством пап, в разговор вмешался Микеланджело.
– Пусть ваше сиятельство не усмотрит ничего плохого в просьбе моего молодого коллеги Челлини. Если бы Боттичелли был жив, он без сомнения обратился бы к вашей светлости с той же просьбой. У княгини редкостный овал, подходящий для лиц мадонн, а выходящая из волн морских Венера с золотыми волосами – всего лишь бледное отражение красоты ее милости.
«Вот так-то!» – подумала про себя Зефирина.
– А я уже однажды позировала мессиру Леонардо да Винчи, – призналась молодая женщина[32].
– Ах, Леонардо… Я бы хотел посмотреть на этот портрет, – сразу откликнулся Микеланджело.
– Он находится во Франции. Его купил король Франциск. Картина называется «Джоконда».
– Джоконда… Джоконда…
Оба художника не скрывали своего восхищения.
– Нам не раз приходилось слышать об этой картине, о том, какая она прекрасная, возвышенная, божественная, а Леонардо – самый великий художник!
Пыл художников остудил появившийся в гостиной папский гвардеец. Стукнув жезлом по натертому до блеска паркету, он произнес низким голосом:
– Его светлость, монсеньор князь Фарнелло, его сиятельство, полномочный посол милорд де Монтроуз…
Оставив обоих художников, Зефирина грациозно приподняла край своего кремового платья с золотыми прошивками и с сосредоточенным видом последовала за своим мужем. Не обращая на нее никакого внимания, Фульвио и Мортимер широким шагом направились к «дверям святого Петра».
* * *
Ранним утром, проехав по узким улочкам, служившим подступами к папскому дворцу, Зефирина в носилках, а князья верхом въехали в государство Ватикан.
Молодая женщина испытала необыкновенное волнение, когда оказалась внутри крепостной стены, возведенной еще в IX веке папой Львом IV. Она знала, что как раз тогда были упразднены языческие боги, уступившие место христианству, которое император Константин сделал в 330 году государственной религией.
