class="p">— Белбон, преследовал нас этот человек или нет, — не говори своей хозяйке. Ни к чему напрашиваться на неприятности. Ты меня понял?
— Конечно, хозяин, — серьезно сказал он.
Я подумал еще секунду.
— И не говори об этом также Диане.
— Это само собой разумеется, хозяин, — улыбнулся Белбон. Затем челюсть его начала дрожать, а лицо сжиматься. Я схватил его за плечи, встревоженный.
Белбон закинул голову и снова чихнул.
На следующее утро я проснулся рано, съел легкий завтрак, состоявший из хлеба с медом, подставил свою бороду Белбону, чтобы он подравнял ее (я никому больше не доверяю обращаться с острыми предметами около своего горла), облачился в тогу, поскольку намеревался нанести несколько формальных визитов, и вышел из дома. Свежий, напоенный росой воздух освежал; оставшийся с ночи холод умерялся теплым утренним солнцем. Я набрал в легкие побольше воздуха и зашагал вверх по улице, сопровождаемый Белбоном.
В это утро Палатин показался мне особенно привлекательным. В последнее время, когда бы я ни покидал районы, непосредственно прилегающие к моему дому, я неизменно бывал раздосадован тем, каким грязным и замусоренным начинает казаться Рим, особенно Субура с ее борделями, тавернами и отвратительно пахнущими боковыми улочками, а также форум с его ордами одетых в тогу политиков и финансистов, обделывающих свои спешные дела. Насколько приятнее Палатин с его затененными, выложенными камнем мостовыми, привлекательными маленькими лавками, аккуратными многоэтажными владениями и красивыми частными домами. В таком месте можно наслаждаться свежим воздухом, и даже в самые жаркие часы идти по улицам, не толкаясь среди сотен грубых, пихающих друг друга незнакомцев.
Оказывается, я привык к жизни в районе для богачей, понял я, и такая перемена далась мне легко. Что бы сказал мой отец, который всю свою жизнь прожил в Субуре? Вероятно, подумал я, он стал бы гордиться материальными успехами своего сына, каким бы необычным путем я к ним ни пришел. Возможно, он также напомнил бы мне, чтобы я не позволял своему разуму спать и не забывал, что внешность бывает обманчивой. Редкие и красивые вещи, которые власть и богатство могут позволить себе, зачастую служат декорацией, призванной скрывать то, каким путем приобретены эти власть и богатство. Да, человек может дышать полной грудью на чистом, просторном Палатине — но здесь он может и испустить последний вздох. Кое-что похуже, чем удар локтем от проходящего незнакомца, досталось Диону. Качество простыней на постели ничего не значит, если он спит вечным сном.
* * *
Путь к дому Луция Лукцея лежал мимо многоэтажного дома, из которого недавно был выселен Марк Целий. Поравнявшись с ним, я остановился, чтобы окинуть его взглядом. Не только верхние этажи выглядели пустыми, но и на углу здания появилась табличка, выведенная красивыми черными буквами:
ПРОДАЕТСЯ.
ВЛАДЕЛЕЦ КЛОДИЙ ПУЛЬХР.
Под буквами виднелся какой-то рисунок. Я перешел через улицу, чтобы посмотреть поближе, и увидел грубо нацарапанную непристойность, изображавшую мужчину и женщину, которые сплелись друг с другом в половом акте. С первого взгляда их позиции показались мне абсурдно акробатическими; приглядевшись, я решил, что они были физически невозможными. Из распахнутого в экстазе рта женщины выходила нацарапанная надпись, почти все слова которой содержали орфографические ошибки:
НЕТ НИЧЕГО ЛУЧШЕ
БРАТСКОЙ ЛЮБВИ!
Художник был слишком слабым рисовальщиком, чтобы передать хоть какое-то сходство черт, но у меня не возникло сомнений на счет того, кого изображала совокупляющаяся пара. Эта непристойная картинка была оставлена здесь, вероятно, кем-то из банды Милона, подумал я, хотя у Клодия и его сестры хватало врагов и без них. Судя по ошибкам, подобный акт вандализма едва ли можно приписать Марку Целию. Или все-таки можно? Целий достаточно умен, чтобы намеренно подделаться под безграмотного.
Белбон и я продолжили путь. После бесчисленных поворотов, срезанных углов и маленьких улочек мы достигли дома Луция Лукцея. Как и положено, дом, где проживает богатый и уважаемый пожилой сенатор, демонстрировал свой безупречный фасад. Единственным украшением служила массивная деревянная дверь, которая казалась очень старой; она была покрыта затейливой кружевной резьбой и укреплена тяжелыми железными стяжками, имевшими свирепый вид тонкой карфагенской работы. Не исключено, что эта дверь попала сюда после разграбления самого Карфагена; я видел много подобных трофеев в домах тех, чьи семьи участвовали в разгроме римского соперника. Белбон, на которого не произвели впечатление ни история, ни дверь и который видел в ней просто дверь, громко постучал в нее.
На стук быстро откликнулся привратник, с которым Белбон обменялся необходимыми в таких случаях формальностями. Минуту спустя я был допущен в переднюю, а затем попал в скудно обставленный мебелью кабинет. Стены были увешаны военными трофеями из Карфагена — копьями, мечами, деталями доспехов, даже парой слоновьих бивней. Седовласый хозяин дома сидел перед столом, заваленным свитками, перьями, восковыми табличками для письма и обрывками пергамента.
— Могу уделить тебе совсем немного времени, — сказал он, не поднимая головы. — Мне известно, кто ты такой, разумеется, и я догадываюсь о цели твоего визита. Вот кресло. Садись. — Тут он наконец отложил свиток, который внимательно изучал, и бросил на меня косой взгляд. — Да, я помню твое лицо. Впервые увидел его, когда Цицерон указал мне на тебя на форуме — должно быть, лет пятнадцать тому назад, во время суда над девой-весталкой. Проклятый Катилина, совративший весталку и ушедший от наказания! Знаешь, именно я обвинил его в убийстве за год до того, как он поднял свой мятеж. Я не выиграл тогда дело, верно? Вероятно, для всех, включая Катилину, было бы лучше, если бы я победил, — он до сих пор радовался бы жизни в ссылке, развращая красивых мальчиков где-нибудь в Массилии или другом месте. Но, клянусь Геркулесом, ты здорово выглядишь! Я полагал, ты должен быть сейчас так же стар, как и я! — с этими словами Луций Лукцей широко улыбнулся и оттолкнул свое кресло от стола. Он был примечательно безобразен, с крупными крутыми бровями и неопрятной гривой седых волос.
Он откинулся назад и потер глаза.
— Нужно отдохнуть все равно. Работаю над историей карфагенских войн. Мой прапрапрапрадед помогал Сципиону Африканскому покончить с Ганнибалом и оставил своей семье груду свитков, которые никто никогда не читал. Любопытные вещицы. Когда закончу писать, то заставлю всех своих друзей и родственников заказать копии. Они все равно не прочтут, но эта работа дает мне занятие. Гордиан, Гордиан, — задумчиво произнес он, оглядывая меня и хмуря брови. — Я думал, ты удалился на покой и больше не живешь в Риме. По-моему, мне говорили, ты уехал в
