- 'Генри', эти искорки подразумевали больше, чем брезгливость перед фальшивой близостью, и девушка в тревоге осознала, - мама ему совсем не нравится.
Сесилия была права. Отвращение Генриха Тюдора к Елизавете выражалось настолько явно, что он едва ли из кожи вон не лез, лишь бы вести себя с ней любезно. Вдовствующая королева представляла в его глазах воплощение всего наиболее им в женском поле ненавидимого - попустительства, вероломства и заносчивости. Большая часть нежелания Генриха жениться на Бесс объяснялась, на самом деле, предположением, - какова матушка, такова и доченька. Он стал таять по отношению к нареченной только тогда, когда осознал, - Елизавета и Бесс отличаются по характеру и темпераменту, словно вино и молоко.
Как только Генрих и Бесс остались наедине, в комнате повисло неловкое молчание. Сейчас их взаимоотношения приобрели большую, чем раньше, легкость, но ее еще было не достаточно для придания встречам удобства. Он и хотел бы, чтобы положение изменилось, не желая брать в постель незнакомку, но двойственность его чувств делала практически невозможным снижение мощности защитных механизмов. Генрих знал, Бесс не менее него не пылала стремлением вступать в навязываемый им брак, и негодовал на нее за это, он также негодовал из-за текущей в ее жилах крови Плантагенетов и из-за верности Йоркам, которой будущая жена могла управлять его недовольными подданными. Однако, Генрих должен был признать, в далеких от легкости обстоятельствах Бесс вела себя с большим достоинством. Еще она продемонстрировала полное отсутствие искусственности, сделавшее ее крайне притягательной и значащее для предполагаемого супруга столь же много, сколь и неоспоримая красота невесты.
Генрих посмотрел на нее, на мягкие алые губы, полную грудь, благородную осанку, и мысленно признался, - союз государственной важности обладал отдельными привлекательными сторонами, никак с политическими соображениями не связанными, - он сам по себе хотел бы заполучить эту девушку в постель.
Молодой человек последовал за Бесс к заложенному мягкими подушками подоконнику, опустившись туда рядом с ней в лучах зимнего солнца. Духи суженой напоминали ему диковинный аромат сандалового дерева, и, действуя по редко находящему на Генриха порыву, он наклонился и поцеловал ее в губы. Она приняла ласку пассивно, после краткого мига жених отодвинулся. Затянувшаяся тишина грозила вызвать неловкость, поэтому юноша почувствовал прилив благодарности, когда Бесс начала говорить о каждодневных вопросах, вежливо поинтересовавшись, как прошел сегодня его день.
'Довольно хорошо. Большая часть утра была отдана встрече с епископом Мортоном. Разумеется, для должности канцлера я изберу его'. Генрих продолжил рассказ об утреннем собрании Совета, упоминая исключительно общие места, ибо не верил, что в тайны управления страной следует посвящать женщин. Бесс слушала со вниманием, отвечая на ставящиеся вопросы, как следует. Маска соскользнула с ее лица только однажды, - когда Генрих назвал имя Уильяма Стенли, то увидел сжимание лежащих на коленях рук и побеление во внезапном напряжении костяшек пальцев.
Уголок Тюдоровских губ искривился в потайной улыбке. Он довольно охотно простил ей это чувство, ее ненависть к Уиллу Стенли, ибо его личная точка зрения на родственника была далека от благоприятной. Да, действительно, как Стенли и хвастался, при Редмор Плейн он создал короля, но также замечательно растратил время, приходя Генриху на помощь, дождавшись минуты, когда стало почти слишком поздно, и данной мелочи Тюдор не забыл. То были худшие мгновения его жизни, тревожащие сон даже сейчас, спустя четыре месяца после событий. Генрих был не в силах отступить, так как демонстрация слабости перед своими людьми дала бы такой же роковой результат, как и обладающий смертоносностью боевой топор Глостера. Тем не менее, зная это, он не мог надеяться проявить себя в битве лучше противника.
Беспомощно наблюдая, как на него замахивается палач, безумец на окровавленном белом скакуне и в сияющем на шлеме золотом обруче, Тюдор испытывал тоску, задумывался и удивлялся, каким чудом он еще жив.
Генрих моргнул, в глубине души проклиная память за ясность картинки и ее беспощадную реалистичность. Почему его должно преследовать уже свершившееся и минувшее? Тюдор являлся не единственным человеком, кому угрожала гибель. Вместо него, она забрала Глостера, попавшего в западню и оставшегося в одиночестве посреди кровожадных чеширцев Стенли. Тот пришел вовремя, чтобы спасти Генриху жизнь, но слишком сильно медлил, подвергнув ее опасности и поставив вроде бы заслуженную им благодарность под сомнение.
Рядом с Бесс на подоконнике лежала книга, и Генрих потянулся к ней, приветствуя безопасную для разговора тему. Это было элегантно переплетенное издание 'Жемчужины', трогательного оплакивания смерти возлюбленного ребенка. Открыв ее наугад, он начал перелистывать страницы издания и был приятно удивлен, когда Бесс нагнулась, указывая свои любимые отрывки, но удовольствие длилось ровно до тех пор, пока Тюдор не развернул форзац и не увидел начертанное на нем имя умершего: Ричард Глостер. Секунду он не сводил глаз с наклонной подписи, после чего коротко спросил: 'Это он вам дал?' 'Да'.
Генрих захлопнул книгу и бросил ее нас стол. Из глубины страниц вылетело письмо, упав к ногам Тюдора. Подняв его, король уже протянул бумагу Бесс, но был остановлен приковавшими взгляд словами 'мой замок в Ноттингеме'. Развернув послание, он быстро пробежал страницу зрачками.
'Дорогая Бесс,
Этим летом у меня было время хорошенько поразмыслить обо всем произошедшем, и думаю, сейчас я понял, как мы с тобой оказались в таком запутанном клубке. Скорбь имеет множество обличий, девочка. Нам никогда не смириться со смертью Неда, никому из нас, как бы мы его друг в друге не искали. Я искренне верю-'
Дальше Тюдор не прочитал, Бесс вырвала письмо из его рук.
'Это личное и не предназначено для кого-то, помимо меня'.
Гордость и здравый смысл Генриха единогласно советовали ему пропустить вопрос сквозь пальцы. Но слишком сильная необходимость выяснить содержание послания одержала верх, и он протянул руку, кратко пояснив: 'Я стану вашим мужем. Это дает мне право знать о находящемся за вашей спиной прошлом'.
Бесс посмотрела на него и неторопливо прошла к камину, очень медленно и подчеркнуто бросив письмо Ричарда в огонь.
Генрих не относился к демонстрирующим свои чувства людям. 'Я уверен, Бесс, что настанет время, когда мы поговорим о ваших взаимоотношениях с дядей'. Только напряженным произнесением слова 'дядя' он обнаружил глубину и длительность испытываемого гнева.
'Я согласилась стать вашей женой, Генрих. Я не желаю более ни войны,
